- Нет ничего дурного в том, чтобы иногда полностью положиться на своих товарищей, не так ли? - Лич пытается неумело приободрить сестрицу. На секунду в его глазах мелькает понимание - Огнегриву мучали не просто кошмары. Призраки прошлого. Да, теперь ему понятен ее ужас, ведь он сам был терзаем подобным, обрекая себя на это самостоятельно - Уверен, в твоих силах не допустить повторения сна наяву. Ты сильная, Керастес. Сильнее многих, кого я когда-либо знал.

Он тихонько посмеивается над её рассеянностью, но до тех пор, пока Аунар не явится с бутыльком собственной крови, пытается увлечь ту своим рассказом.

- На самом деле, видел. Прости, иногда грань между живым и мёртвым становится для меня такой тонкой, что я опрометчиво забываю о том, что это... исключительно моя привилегия - Карбьер громко хмыкает на последнем слове, явно давая понять, как к такой "привилегии" относится - Лес излюбленное место для преступлений, будут ли они совершены над душой виновной или безвинной. Некоторые души просто не могут смириться со своим приговором. Некоторые - слишком привязаны к тому, что не даёт им уйти за грань. Как оказалось, таким, хм, якорем может послужить даже забытое спьяну имя.

Как только некромант возвращается, лич уступает ему свое место, благоразумно оставляя супругов наедине, тогда как сам отходит к заметно присмиревшим за ночь лошадям. Столь близкое присутствие хищника уже не будоражило в них дикого желания умчаться вдаль, что уже было неплохо: животные эти, может, и были бестолковы, но нужда в них все ещё имелась. Вряд ли грифон так просто даст себя оседлать, да и лезть к нему более Карбьер не собирался, отметив лояльность зверя к Огнегриве. Интересно, изменится ли это, когда она примет свой истинный облик?

- Ты права, здесь нам теперь ловить нечего. К тому же, грядут настоящие морозы. Не лучше ли нам встретить их близ постоялых дворов и таверн, чем в чистом поле? Ни разу не сомневаюсь в ваших силах, но даже банальная простуда может здорово повлиять на наши планы.

Огнегрива внимательно выслушивает историю брата, но заметно, что не находит в ней искомого недостатка, который привиделся ей в тишине дубового леса и молчании птиц. Или она просто испытывала нечто подобное паранойе, донимающей супруга? Не исключено, что подобные вещи они могли невольно разделять через кольцо.
Но по правде, без собственного она его почти не чувствовала.
- Я думаю, это нормально - видеть мир по-разному, даже не считая твоей не совсем живой натуры. Которая, к слову, уже не раз нас выручала. - подмечает уже веселее Огнегрива, подбрасывая яблоки из мешка лошадям с расстояние, которое их не потревожит.
Они договариваются идти вперед, а потому поспешно сворачивают лагерь, как и размещали - вместе с Карбьером, в то время как Аунар предпочел заняться своей странной колдовской книгой, получив от Огнегривы вполне резонное замечание о том, что принимать ночных путников в добром селе не принято, а их и с разбойниками можно спутать. И хотя ее спутники прекрасно видели в темноте, Огнегрива не могла похвастаться тем же, а ее огонь распугает всех лошадей и грифона. Последний, в свою очередь, уже вовсю вычесывал перья острым клювом и выглядел едва ли не довольнее прежнего, когда Вестрейя принесла ему воды из ручья.
После «еды» сил у нее заметно прибавилось, а заботы быстро унесли воспоминания о кошмаре в далекое прошлое.
Зато перед глазами внезапно потемнело. И практически тут же прояснилось, давая понять, что это Аунар что-то увлеченно колдует. Огнегрива, уже вместе с Орфеем навострившая уши, спокойно выдыхает, а затем окликает некроманта.
- Перестань творить что попало, будь так добр! Мы отчаливаем без тебя! - уж светиться с магией если кому и не стоило, то только ей, после событий в гавани Моргорада. Если у королевских магов был магический след джинна, а полыхало там все знатно... стоит немного поколдовать, и жди беды. Неочевидно, но сама Вестрейя это понимала, а оттого не торопилась даже лишний раз разжигать костер при помощи собственного пламени.
Что бы она там ни говорила, а уехать без Аунара им бы не удалось - едва завидев ее, лошади тут же начинают беспокойно пятиться, испытывая привязь на прочность. В отличии от Орфея, который бил могучим хвостом по усеянной листвой земле и смотрел на джинна исподлобья не иначе, как пес смотрит на любимую хозяйку... которая предпочитала держать его на веревке, опасаясь, как бы грифон не потащил ее куда-нибудь за собой, что с его тушей не составило бы труда.
- Никакого мяса, пернатый. Не хватало еще спать всю дорогу.  - фыркает в ответ на этот полный обожания взгляд Огнегрива. Ишь какой покладистый!

Отредактировано Вестрейя Огнегрива (2020-11-02 01:35:45)

– Ну я же предупреждал, что колдовать буду. Правда, не уточнил, что именно. – Некромант пожимает плечами, тоже суетливо засобиравшись, будто бы приняв полушутливую угрозу жены всерьез. – Эй, без меня-то не уезжайте, я вам пригожусь еще. И, вот еще что. Мне стало интересно, как мы это зверюгу с собой потащим, на аркане что ли?

Темный эльф и вправду был заинтересован, как этот здоровенный грифон, несмотря даже на то, что отощавший и потрепанный будет следовать за ними. Они ведь и все втроем его не удержат, если дойдет до соревнований в грубой силе, а все время удерживать его заклинаниями не выйдет по вполне понятным и очевидным причинам. Аунар заодно помогает собрать все их нехитрые пожитки и распределить немалый вес разделанного кабана между скакунами. Впрочем, у них не было иных тяжестей, поэтому для лошадей не будет чем-то запредельным тащить на себе столько мяса, на запас которого Орфей явно положил свой глаз. Да уж, тут даже самая тупая скотина бы поняла, что лучше быть паинькой и не сердить странных двуногих, благо они вкусно и обильно кормят, но пока Аунар этой твари не доверял, не говоря уже о том, чтобы дать ему свободу действий, даром что голод укрощает кого угодно.

- Уж кто бы сомневался – Усмехается Карбьер – Но пониманию грифона недоступна вся широта твоей души. Сытный прикорм и жесткая рука – вот чем добиваются покладистости зверья. Не думаю, что с последним у тебя могли бы возникнуть проблемы.

Им предстояло снова двинуться в путь, и прежде чем усесться в седле, лич на всякий случай сверяется с картой. Не столько из страха свернуть не туда, сколько из-за Орфея, что всё ещё оставался опасным и слабо прирученным животным. Стоило держаться подальше от мест, где его присутствие могли расценить как угрозу, хотя бы до того момента, как нужда заставит сделать их новую остановку. Здешний народ уже сталкивался с нападениями грифонов, и аргументы в духе «Он ручной!» вряд ли убедят их убрать вилы.

У них и без того было немало проблем, первопричиной которых Орфей с удовольствием готов был стать. Как сейчас, например, рывком двинувшись в сторону какого-то ручья.

- Вышел из берегов в преддверии зимы? Как-то это странно – Карбьер не спешит помогать Керастес, только со скепсисом наблюдая за её попытками унять разыгравшегося зверя. Прыти ему точно не занимать – Я предполагал, что нам нужны будут лошади поспокойнее, однако был опрометчив в своих выводах – пока мы не приструним эту пташку, то наше и без того неспокойное путешествие превратится в сплошной театр абсурда.

С горем пополам, они добираются до какой-то безымянной деревеньки, но и там беды их не заканчиваются.

Едва не цедя ругательства сквозь зубы, лич, прокашлявшись для вида, снова стучится в дверь постоялого двора и натягивает на лицо самую очаровательную свою улыбку.

- Ну что вы, разве эта полудохлая тушка способна хотя бы курицу разорвать? – Задает он риторический вопрос, тут же продолжая – Ежели вы уступите нам одно из стойл, то он и мухи не обидит, а уж с рассветом мы со спутниками продолжим свой путь. Всего одна ночь, госпожа! Я даже готов пожертвовать собственным комфортом, всю ночь проведя подле причины вашего беспокойства и, могу ручаться, всё будет в порядке.

Кажется, слова лича возымели эффект на хозяйку заведения. Чай клиентов было не густо в эту пору, да в такую собачью погоду! Когда дверь снова распахивается, на них смотрит розовощекая пышная женщина. Лицо ее было то ли раздраженным, то ли злым, а голос - слишком громким.
- Способна иль нет - не знаю, однако скотина какая-то курей наших крадет что ни день! Жрать нечего, если ваша тварь хоть перо из моего курятника схавает - сожрем ее! - буквально орет на них владелица, хотя скорее это просто такая манера речи, нежели реальное желание отчитать случайных путников с большой дороги.
- Так и давайте мы тогда вредителей ваших найдем, чтобы кур не воровали. Холодно стоять здесь ночью, хозяйка, давайте вы нас впустите, а там уж разберемся. - не кормить же еще каждого селянина на своем пути, исходя из логики Огнегривы, высказавшей сию идею.
Неожиданно, но тучная женщина делает шаг в сторону с тяжелым вздохом, глядя исподлобья на возможную спасительницу.
- Чо реяльно помочь можете?
- Ну постараемся, мне кажется что и этого достаточно, коль мы в постоялом дворе за свой счет. Описывайте вашего этого преступника, если так уверены, будто это не лисица.
В помещении куда теплее, чем на улице, но кто-то же должен стоять и приглядывать за Орфеем, так что пока их общение проходило у порога. Хозяйка, спохватившись, кричит "щас", после чего уносится за ключами от сарая, в котором разместились пустые стойла. Ни души, кроме них.
- Странная какая-то тварь, наши охотники того, никак поймать не могут. Мелкая и шустрая. Вроде лиса, а вроде на двух лапах ходит. Жуть просто.
- И каждую ночь у вас так?
- Да, прям за последнюю неделю ни дня спокою!
Огнегрива крепко привязывает грифона в стойле и оставляет ему небольшой кусок мяса, наблюдая, как алчно за ним наблюдают глаза владелицы постоялого двора. Голод оказался даже ближе к местным, чем завтрашний день. Но под пристальным надзором огненного джинна она не решится лезть к зверю, который своим клювом запросто мог проломить ей череп.
Вестрейя заходит в теплый холл довольно унылого дома, коим и был постоялый двор. Ужасная сырость и затхлость при видимой чистоте.
- Давайте бросим жребий на то, кто с ним останется! Ты и так делаешь очень много для нас, Карбьер, чтобы лишать себя даже минимального комфорта. - встречно предлагает джинн брату и супругу, доставая небольшую монету, которой предстояло расплатиться уже не за две, а за одну комнату.

Опять помогать каким-то деревенщинам, устало подумал некромант. Ну вот скажите на милость, сколько уже можно, а? Аунар не стал выражать резкий протест только по одной лишь причине – почти всегда эта помощь неплохо оплачивалась, причем куда лучше, нежели он привык, даром что их было теперь трое. Он бы не сумел купить вожделенную книгу без золота той огненной ведьмы, да и свою зловещую перчатку создать бы тоже не смог. Здесь им, конечно, вряд ли щедро заплатят, но может статься, что у местных окажется нечто не менее ценное, чем звонкие монеты. Кстати о них – подбросить монету мужчина соглашается без колебаний, хотя и лучше жены знает, что таким как Карбьер комфорт без надобности, но вместе с тем это было полезно для поддержания человеческой сущности лича. Темный эльф вовсе не хотел, чтобы его друг стал полностью бесчувственным, холодным и прагматичным чудовищем.

Увы, Карбьеру все-таки выпало дежурить с неугомонным Орфеем, но им хотя бы не будет скучно. Кроме того, Аунар мысленно пообещал себе заглянуть вместе с другом на кладбище, на котором они уже некоторое время не были, чтобы если не восстановить силы, то по крайней мере подпитать и поддержать их молодого короля мертвых. А еще, быть может, здесь тоже найдется неподалеку пруд или даже озеро, где могут водиться русалки. Странное сочетание, но Карбьеру определенно подходило, да и сами русалки были явно не против, ведь они вообще с утопленниками водятся, а тут целый лич. На плотно закрытом капюшоном лице некроманта возникла широкая, скабрезная улыбка, которую никто, впрочем, видеть не мог. Жестом пожелав Карбьеру доброй ночи, Аунар тащит на себе солидный кусок дикого вепря, надеясь таким подношением к ужину смягчить вздорный норов здешней хозяйки.

- Не поверишь, но я и не собирался – Карбьер явно подхватывает настроение Огнегривы, не пряча удовлетворения на своём лице: тратить своё время на помощь деревенским им было не с руки. Однако видимое веселье длится не долго, и он склоняется чуть ближе к сестре – Будь осторожна в этом доме. Возможно, я параноик, но до чего же мне всё-таки не нравится эта тётка. Голод творит с людьми страшные вещи, сама понимаешь, а она… не выглядит как человек, что испытывает недостатка в еде.

Лич неопределенно взмахнул рукой, обозначая свои слова не более, как предположением – горький опыт последних дней дал четко понять, что подвох может быть где угодно. Надо было быть на чеку, и кому как не мертвому, что не знает сна вот уже несколько лет, взять на себя роль охраны.

Паранойя Аунара оказалась заразной.

- Дай знать, если что-то пойдет не так – Он легонько потрепал Керастес по плечу, отправляя обратно, а сам отправился к стойлам. Орфей мирно устроился в предложенном месте, что удивительно: Карбьер предполагал, что свободолюбивая птаха будет возмущаться. Но нет, наевшийся до отвала грифон уже устроился средь соломы, от которой исходил неприятный затхлый запах. Конечно, менять её тут было не кому, да и не для кого – Пусти-ка, дружок, мы нынче коротаем эту ночку вместе.

Местечко для лича нашлось в стойле, в котором находился Орфей, в противоположном углу. Немного раскидав сено, он постелил свой камзол на холодную землю и, усевшись, облокотился плечом о стену. Не худшие условия, в которых он бывал, да и присутствие важно вычищающего свои перышки грифона поднимало Карбьеру настроение – зрелище это он находил забавным и занимательным.

Проходит некоторое время: едва устоявшуюся тишину нарушает новый шум. Кудахтанье доносилось со стороны, как несложно предположить, хозяйского курятника, и, если бы не поздний час, на такую мелочь можно было и вовсе не обратить внимания.

- А вот и воришка – Шепчет лич, даже не шелохнувшись в сторону выхода. Как и сказала Керастес, в дела деревенских им лучше не лезть. От этого не было никакой пользы, а те, гляди, ещё и недовольны останутся. Только любопытство терзает его: что же это за зверь такой чудной?

Приходится прикрыть глаза, чтобы сосредоточиться на разом зашумевших голосах. Шепотки, вой, стоны – духи крайне разговорчивы, но среди всей этой какофонии надо отыскать только одного, самого податливого и глазастого.

- Покажи мне, кто пришел тревожить покой деревенских – Глаза Карбьера закрывает сизая поволока.

Вечер был какой-то странный, как и улыбка этой женщины: что-то подсказывало, что интуиции предупредившего их Карбьера стоит прислушиваться, она выручала не раз. Но подвоха прямо в ужине из собственного кабана джинн не видит, поднося ложку с пока еще горячим содержимым ко рту...
Трапеза заканчивается со скоростью света, прерванна еще до своего начала - доселе спокойно сидящий подле нее Аунар бьет ее по руке, выбивая из нее ложку, а после сметает со стола ароматную похлебку и обнажает меч. Огнегрива и понять толком не успевает, что произошло, до того быстро развиваются события. Движения некроманта были молниеносными, а реакция хозяйки - удивленной, тучная женщина даже испугаться толком не успела, как уже распрощалась с головой.
От этого зрелища к горлу подступает тошнота. Но в желудке пусто, и Вестрейя благодарит за это всех Богов. Ее лицо вытягивается от удивления ровно в тот момент, когда чужая голова скатывается с плеч. Где-то позади раздрается детский визг. А ребенок тут откуда?
- Ч-человечиной? - растреянно спрашивает Огнегрива, явно из всех вариаций этого вечера менее всего ожидавшая... подобного. Рука девушки поднимается ко рту, скрывая ее мрачное понимание. - Мирана благословенная... - тихо говорит Вестрейя, от одной мысли о том, что могло случиться, голова шла кругом. Только, как оказалось секундой позднее - не у одной джинна, а и у ее спутника. - Я не могу есть такое, как вообще это могло... Аунар? Аунар!
Последнее, что запоминает некромант - ее обеспокоенное лицо и странный холод, разлившийся внутри.

Карбьер взывает - и мертвецы становятся его глазами и ушами. Вот кто-то, нарушивший их покой, копошится в курятнике... лапы, и вправду, как у лисицы... но когда нечто вырывается на свободу с заветной добычей в руках, становится очевидно: никакой это не монстр. Это просто ребенок, обутый в странные сапоги из лисьей лапы. Чумазый, черный чуть ли не как сама ночь от земли и сажи, он тут же мчится в лес, прежде, чем хозяйка успеет заметить его или свою пропажу.
Из странного транса лича вызывает голос запыхавшейся Огнегривы, распахнувшей дверь сарая. На ее лице: смесь злости, беспокойства и возмущения. Даже Орфей приподнимает огромную голову в удивлении.
- Отравила, тварь! - восклицает сквозь злые слезы Вестрейя, но все же берет себя в руки. - Бери грифона с собой, помоги мне, пожалуйста, брат. Аунару плохо, он очень холодный и бледный. Там какой-то мальчишка на втором этаже, я не могу дать ему сбежать и позвать сюда всю деревню!
Она уже и не знала, за что браться первее: за напуганного ребенка, которого быть здесь не должно, или за супруга, состояние которого тревожило ее в разы сильнее.
Аунар действительно очень бледен по меркам темных эльфов, его дыхание - глубокое, но редкое, а сердце едва бьется. Забористый яд, с которым ей не доводилось сталкиваться.
[icon]https://i.ibb.co/sQzGXyX/19.png[/icon]

Аунар уже не слышит жену, проваливаясь в холодное, без видений забытье, повалившись лицом прямо на обеденный стол и только чудом не расквасив себе нос. В прошлый раз паучий яд вызывал дикие галлюцинации и был причиной весьма странного поведения обычно сдержанного эльфа. На этот раз отрава была иного толка, она попросту вырубила его, надежно и почти сразу же. Не сруби он той твари голову, жена бы тоже успела сделать глоток-другой отравленной похлебки и вскоре присоединилась бы к нему. Вот была бы гнусная смерть-то, страшная и отвратительная. Но, есть ли вообще хорошая, легкая смерть? Сама ее суть подразумевает мучения, разве что в редких случаях она приходит быстро.

Приходит в себя темный эльф так же неожиданно, как и провалился в бессознательное состояние, хотя возвращение к жизни было весьма неприятным. Его трясет, мертвенно-бледный некромант ощущает сильнейшую тошноту, которой не в силах противиться, поэтому он едва успевает повернуться в сторону угла, как его начинает рвать, будто изрядно перебравшего гуляку. Дьявол и преисподняя, да что в это проклятое варево положили такое? Откашлявшись и сплюнув, Аунар делает знак, что с ним все в порядке, насколько это вообще возможно было, затем начинает жадно пить из кружки, уже узнавая теперь голос Карбьера.

– Человечина, похоже, несвежей была. – Мрачно шутит мокрый от холодного пота некромант, с трудом подавляя еще один рвотный позыв и даже дышать стараясь осторожно, чтобы его не вывернуло уже от зелья. – Спасибо, дружище, снова вытащил меня. А где Керастес?

Карбьер ругается. Громко, грязно, так, как в приличном обществе выражаться вообще не принято, настолько он разозлен таким отвратительным стечением обстоятельств. И почему госпожа Аматра так неблагосклонна к ним? Увы, у него нет даже минутки на рефлексию – как и прежде, действовать приходится быстро, судорожно соображая, как лучше им поступить.

- Аунар будет в порядке, сестра, ему просто нужно время. Когда же это всё закончится, боги!.. – Он впервые чувствует себя таким всполошенным: ходит из угла в угол, нервно осматривается и, наткнувшись на труп хозяйки, едва удерживается от желания со всей силы ударить по нему, выпуская пар, но останавливается, будто громом пораженный.

Точно. Это оно, решение.

- Керастес – Тихо подзывает её Карбьер. В его руках – голова женщины, а взгляд, направленный в остекленевшие очи, такой же пустой, как там, в стойлах. Пустой и безумный. Своё предложение он шепчет одними губами, гипнотизируя свою будущую марионетку – Ты не могла бы… прибраться здесь? Мы не успеем сбежать. Но сможем отсрочить наказание, если моя маленькая шалость окажется удачной.

Два обрубка шеи сходятся практически стык к стыку – удар Аунара вышел просто идеальным, рассекая кожу и плоть, подобно маслу. Шва практически не видно, но лич на всякий случай тратит силы на то, чтобы срастить позвонки и глотку, во избежание неприятных инцидентов впоследствии. Небольшой магический заряд, и взгляд покойницы становится чуть более осознанным.

- Пойдем – Карбьер зовёт её, помогая подняться с пола, критично осматривает и цокает языком – Ну вот, вся перемазалась. Нам надо привести тебя в порядок, не так ли?

Слабый кивок. Женщина послушно идет следом, и полчаса перед тем, как селяне явятся к постоялому двору с факелами и вилами, приходится потратить на то, чтобы вернуть ей более или менее живой вид.

За окном слышится гомон толпы. Она алчет справедливости. Или крови?

Холодная рука ложится на широкую спину, мягко направляя хозяйку к выходу. На последок Карбьер оборачивается к своим друзьям. На его лице – хмурость и беспокойство, которые пропадут в тот миг, когда он покажется на улице, перед селянами.

- Пожелай мне удачи, сестра – Он пытается ободряюще улыбнуться, но выходит скверно: улыбка его кривая и неуверенная – Если что-то случится… Ты услышишь. Бегите с Аунаром в лес, а я уж постараюсь их задержать. Берегите себя.

Это слышалось как прощание. В руки Огнегривы ложится мантия невидимости, ранее повязанная у него на поясе.

Толпе открывается недоуменный мужской лик. Лич фривольно приобнимал пышную женщину, которая, под его указкой, хмуро взирала на новоприбывших и едва не пыхтела от злости.

- Чаво надо, дурные?! – Закричала она, тут же закашлявшись и плотнее кутаясь в найденную в её комнате шаль. Карбьер заботливо потрепал её по плечу, перехватывая инициативу в разговоре на себя.

- Что случилось, добрые господа? Кого мордуют, кого жгут? Час, гляди, уже поздний, а вы тут заявились с вилами да факелами – что за шутка такая?

Молодой и представительный, лич был вполне убедительным актером, да и кукловод из него вышел не хуже – дама подле него была так же сварлива, как и при жизни. Огни в доме были потушены, чтобы ни один из сельских простаков не додумался заглянуть в окна.

- Должно быть, вышло недоразумение. Мы только-только собирались отойти ко сну.

- Пшли вон, собаки пляшивые! И так житья от вас нет, дык ещё и спать не даёте, ироды!

Очевидно, женщина с таким вздорным характером не могла иметь добрых друзей в деревне, а её неприветливость могла стать поводом для старейшины побыстрее уйти, в нежелании снова связываться с этой мегерой. Глаза которой, впрочем, расширяются, стоит ей заметить чумазого ребенка в толпе.

- Вот он, поганец! - Она тычет в него пальцем, надрывно крича - Вот он, подлец, кто кур моих таскает!

Идея лича звучит дельной: все же не было ничего, что указывало бы на вину несчастных путников. И со своей задачей в этом плане Огнегрива справляется великолепно - она вычищает следы крови, уносит одну скамью, но при этом постоялый двор выглядит так, будто здесь кого-то отравили. Не чище, чем должно быть, но и без признаков, что кого-то убили. Въевшуюся в дерево кровь можно объяснить кровавым кашлем жертвы людоедки - Аунара... который, похоже, настроен весьма воинственно.
Но Огнегрива только смеется, возвращая ему гранаты: - Это было так, но не в этом теле. Сомнительно, что я смогу вообще попасть в любую мишень. Давай ты будешь поменьше говорить, а?
Не хватало еще, чтобы эльфу стало хуже. К тому времени, когда Вестрейя заканчивает с уборкой, снаружи раздаются голоса. Старая мегера, едва не отправившая ее мужа на тот свет, выглядела как живая стараниями Карбьера. А сам брат, кажется, был готов к предстоящему разговору.
Или все же переживал? Когда все источники света погашены, понять выражение на его лице не так просто.
- Это ты сам будь осторожен. Я прикрою тебя, если вдруг что-то произойдет. - весьма ожидаемо, что побег в лес без спутника был исключен безапеляционно.
Селяне снаружи настроены решительно... пока перед ними не предстает хозяйка постоялого двора во всей своей вполне живой пышнотелой красе. Взгляд ее немного пьяный, но кто не без греха в этих местах? Особенно, когда сыскался молодой да красивый любовник чтоб согреть постель одинокой дамы... Естественно, визиту односельчан она не была рада от слова совсем, а оттого с порога стала их бранить.
- Да как же, Валта, сына то твой грит шо тебя мол убили, замордовали тутова... - удивленно говорит старейшина, бросая не слишком довольный взгляд на прячущегося за ним мальчишку. Уж Валта как взялась бы ему кулаком грозить, но взгляд ее падает на другого ребенка, стоящего поодаль в странных сапогах.
- Али маги кокие околдовали тебя, Валта? Ты уж нам скажи, мы горой за своих будим!
Куриный вор усмехается в ответ на громкие обвинения хозяйки постоялого двора. Только теперь замечают его и остальные собравшиеся.
- Ну куры и куры, мать, ты расскажи да покажи, чем ты их кормила, ведьма! А ты чой молчишь, Сязлав? Не ты-то рассказывал, как она папку вашего - чп-оньк, и тавой, в котел, да всей живности на корм?
История легко ложится на уста чумазого, но смелого мальчишки.

Куры и ворожба
Так уж по миру водится, что куда не приди нынче - всюду хворь и голод. Но в округе Амфипеллады таких раскладов не ждали, вплоть до разгара нынешнего года, когда несчадные холода и бури погубили все урожаи. Но Валта, муж ее и сын дай знать живут, припеваючи, подле деревушки, курей разводят да пару коров добротных держат. Конечно, спас их, в первую очередь, постоялый двор, в котором нередко останавливались иногородние купцы.
Но в начале Опочивальни голод уже дал о себе знать первыми смертями. Не стало жены кузнеца, а там и сам он помер от горестей, оставив сына выживать в одиночку. Потом и пекаря настигла печальная судьба, а сынишка дай знать к жизни не приспособлен... а селяне все свое твердят: «Идите в город, нам рты лишние сейчас ни к чему, сами помрете да нас за собой потащите».
Ну они собрались, трое мальчишек, да и пошли. Но не в город, а в лес.
С малым Валты, Сязлавом, они знакомы были по дворовым играм не первый год, вот он их и прикармливал, да так добротно, что вскоре решили мальчишки - не быть им селянами порядочными, как их отцы, значит станут лесными атаманами и сколотят банду, какой не видела округа! Звали и Сязлава к себе, но тот все никак не решался из дома уходить.
А тут, в один из дней, как придет... и все глаза - на мокром месте! Такой вой распустил, что последнего лесного зайца прогнал. Грит, значится: мать сама не своя стала с этими курями. Как в селе люди начали помирать, так и твердит, что куры ее, мол, спасут их всех, благословлены самой Луной те куры. Тетка-то была с придурью уже давно, все какой-то ворожбой занималась в Черные Луны да бурчала себе под нос неведомые заклятия, но тут Сязлав как брякнет: «... Она и пса нашего уже этим курям сварила... Ищу своего Ильшэка, ищу... а его нигде нет... Я в дом - а там только голова лежит, а мама и грит, что приготовила, что есть нечавой курям...». Сказал что все, не будет курей нам носить, а то она с их пропажей и взбесилась. Ходит, считает каждый день, да как одну не досчитается - весь день сама не своя.
А юные лесные разбойники что? Было бы в этом редком лесу на что охотиться, так приловчились бы, но кур у постоялого двора все больше, а жрать их будто и не собираются... ну и стали таскать прямо со двора. Чтоб не заподозрили - смастырили сапоги из лисьих лап, а тетка в лес и не рвется, проклинает всех тварей, а после в дом уходит.
Через неделю глядят - снова Сязлав в слезах бежит! И грит, что мол, мать с ума вообще сошла. Задремал он нынче на печи, да проглядел, что кур уж пора кормить. Проснулся токмо как отец с мамкой пришли с рынка. Выручки - никакой, ни добротного товара, ни еды им. Отец и будь добр сказать: давай-ка мы куру и приготовим, вон они какие жирные бегают, в самом соку.

У мамки глаза темнеют, щеки багровеют... только он выглядывает из-за печи, а она хрясь батьку здоровенной рукой помеж глаз, бошку ему верть - и все, помер походу папка. Он испугался так, что чуть не обделался, но сумел не закричать. Наоборот, спрятался там на печи получше. А она - нож в руки, и давай батьку резать прямо у порога, как будто сам он курица. Разделала как следует - и в казан, а остальное - в погреб понесла, и уж тогда Сязлав спустился и смылся.
Лесные разбойники снова зовут его к себе, уж в лесу как-нибудь втроем зиму переживут, чай молодые... но он грит, мол нет, нужно взять что с собой, хоть валенки потеплее и пару кур чтоб поесть было что. Домашний пацан, что с него взять? Он с мамкиной юбкой не расставался никогда, да и малой, молоко на губах не обсохло. Вернулся домой, а там мать - взлохмаченная, как ведьма, но спокойная и даже подобрей, чем обычно. Ставит перед ним горяченькую похлебку, а сожрешь - аж воротит, что она там намешала? Пошла она курей кормить, Сязлав - в котел... а там человечья рука! Он как отшатнется,  и бежит похлебку вылить в очаг, а мясо - поскорей в печку. Следующей ночью к нам пришел курицу хавать, бледный как смерть.
И так почти весь сезон. А на исходе периода бежит, и опять в слезах, уже сам курицу им тащит. История проста - прибыли торговцы к постоялому двору, так на мать будто бес наскочит: прислуживает им, лебезит что есть мочи, лыбу кривит... а потом кормит от пуза и они хоб - да попадали замертво.
И с ними как с батькой. И потом опять то же самое, одним кормит других, да приговаривает что-то невнятное, пока варево готовит. А кур все больше, они уже наглые такие, что и в дом забираются, и у соседей с огорода зерно тырят... и ни одной не зарубила!

- И уж чо сейчас ты молчишь? Чо не рассказываешь какая мамка сумасшедшая у тебя? Ведьма, вот она кто! Вы этого малого послушайте, послушайте, он за теплую печку да жранину всех погубит! - восклицает мальчишка, ткнув пальцем прямо на сынишку, якобы погибшего в начале периода. Вот так и сына похоронила, а теперь он жив и здоров.
Кажется, селяне всерьез задумываются над рассказом чумазого разбойника.
- Это шо ж получается, ни одной куры умирающему соседу не пожертвовала? Мы шо не придем, грит, ничавой нет, померли все куры, а муж пошол в город на заработки да запропал. А тут вон, курятник-то живохонький, гудит! - восклицает одна из селянок, нахмурив брови.

Аунар явно храбрится, но его состояние на самом деле все еще оставляет желать лучшего, и он время от времени вынужден бороться с приступами подступающей тошноты, которые – хвала личу – становились все реже и реже. Человечину он ел и раньше, тошнота была побочным действием добавленного в его похлебку неизвестного яда, который мог бы быть куда страшнее. Темный эльф не хотел сверх меры волновать Керастес, но он слыхал о ядах, способных полностью парализовать жертву, при этом сохранить ясность сознания. Чудовищно, на самом деле, иметь возможность все ощущать и все осознавать, однако не иметь ни единого шанса даже пальцем шелохнуть, пока от тебя отрезают крупные кровавые ломти мяса, и ты ощущаешь запах варева, приготовленного из твоей же собственной плоти, ужасно страдая от невыносимой боли, при этом всем даже не пикнув. Некромант имеет в своем распоряжении похожее заклинание, но пользовался им всего пару раз, да и то на негодяев, заслуживающих этого.

Прикрыв глаза и наслаждаясь постепенным облегчением состояния, но от этого и здорово ослабевший Аунар напряженно вслушивается в перебранку сельских жителей, силясь понять, о чем идет там речь, но из-за расстояния и преград в виде толстых стен таверны разобрать слова почти невозможно. Однако, там явно о чем-то спорят, и притом спорят весьма оживленно. Голоса Карбьера, понятное дело, он вообще не слышит, его заглушает гомон толпы и мерзкий фальцет не-мертвой хозяйки таверны. Неожиданно брань нарастает, темный эльф даже распахивает глаза, хватаясь за верный посох и силится встать с кресла, куда его усадила заботливая жена, но тут слышится громкий голос лича, резкий и обвинительный, затем ему вторят десятки глоток, после чего звуки медленно удаляются от порога таверны. Проклятье, да он прирожденный дипломат, ему явно суждено было быть советником при дворе какого-нибудь графа, герцога, а то и даже принца.

Сражения с обозленными крестьянами удалось избежать, и не похоже, что они сюда вернутся в ближайшее время, но еще предстояло узнать все детали, тем более, что Карбьер вернулся не один – с ним был какой-то мальчуган довольно бойкого вида, и уже одно это заставило темного эльфа держать язык за зубами, воздерживаясь от множества вопросов, которые могли бы вызвать недоумение, а то и вовсе испортить безупречную доселе игру лича. Впрочем, сидящую в кресле фигуру с посохом на коленях и без того заметить было трудновато, не говоря уже про то, чтобы разглядеть цвет кожи. Можно было вообразить, что фигура в капюшоне была дряхлым магом, да и голос у Аунара был бы сейчас соответствующий, каркающий и дребезжащий, как плохо смазанная вымбовка, да и посох у него походил скорее на ганшпуг.

– Что за люди пошли, – скрипучим стариковским голосом тихо вещает Аунар и издает глубокий, тяжелый вздох. – Честных путников за их же деньги травить. Ой, неладные вещи творятся в мире, ей-ей неладные. Так и помереть ведь можно.

Отредактировано Аунар Баэвиир (2020-11-09 02:02:17)

Всё ещё немного потерянный, лич только и может, что кивнуть невпопад да найти себе место где-то в уголке, медленно отходя от пережитого. Осознание произошедшего приходило к нему с запозданием. Вилы, факелы, обозленная толпа – страшно представить, чем это могло закончится для него и Аунара с Керастес, не расскажи мальчонка об истинной сущности ведьмы.

Суета в доме проходит мимо погруженного в свои мысли Карбьера.

- Ты как себя чувствуешь? – Только и интересуется он у некроманта, пока Огнегрива с ребенком заняты делом – Во всяком случае, выглядишь куда лучше. Я, сказать по правде, так и не выяснил, чем та баба тебя отравила, но могу утверждать одно – это что-то не смертельное. Надо поискать в доме, на кухне или в её комнате, и найти траву. Чтобы другим не вдумалось промышлять чем-то подобным, когда селяне придут громить двор.

Взгляд лича то и дело возвращался к чумазому мальчугану, который, как ни в чем не бывало, готов был разделить с ними и стол, и трапезу, будто и не видел, в самом деле, обезглавленного тела женщины на полу. Хорошо же жизнь его потрепала, раз даже такие ужасы не способны его покоробить: гляди какой бойкий.

- Я слишком амбициозен для поста старосты, дорогая – Карбьер отшучивается от слов сестры, потирая шею. Уж чего-чего, а торчать в селе, решая проблемы деревенщин, ему явно не хотелось. «Гуманизм хорош лишь тогда, когда не задевает твои собственные интересы» - золотые слова его отца, которые крепко-накрепко въелись в память будущего короля мёртвых – Да и не в старосте ныне все проблемы. Король-самодур будет куда страшнее неурожая и чумы.

Дабы не смущать ребенка своим хмурым присутствием за столом, лич остается на своем прежнем месте, тихо посмеиваясь над замечанием Огнегривы. Не стоило забывать, хоть мальчишка и был чрезмерно уверенным и смелым, но все еще оставался несмышленым пацаном, которому едва ли больше тринадцати лет.

Поданный голос, однако, заставляет проявить себя в разговоре.

- Куда уж там, чинуши – Фыркает Карбьер, заламывая бровь – Или тут каждого прилично одетого прохожего принято за властьимущего принимать? Глупость какая, да нам же лучше. А уж если ты и язык умеешь за зубами держать, так мы все в плюсе окажемся, что думаешь?

Мальчишка хмыкает, встречаясь взглядом с Карбьером.
- Да чо ж не умею, а коли за постой как полагается заплатите, несмотря на доставленные неудобства, - еще и селюкам расскажу, что таки чинуши, и в следующий раз стелиться под ноги будут. - говорит он. - Наше дело простое, гляди уболтаем Сязлава взять дело в свои руки... токмо приберемся. Ну, пошел дрыхнуть, достали эти дурни: то по лесу за нами гоняются, то вот, народу проблемы доставляют.
Он не задает лишних вопросов, как настоящий разбойник с большой дороги, повстречавший таких же разбойников. Забавно, но и без этого очевидно - лишние проблемы в этих местах людям ни к чему, так что в идеале все путники должны оставаться для них... частью другого, непостоянного и зыбкого мира.
- Я застелила в двух комнатах, давайте и мы пойдем отдыхать. Надеюсь, у Орфея хватит птичьего мозга просто спокойно лежать на месте. - отмечает Огнегрива, спускаясь со второго этажа, где мальчишка уже был определен в одну из более менее чистых комнат. - Брат, ты очень холодный - может согреть тебе чего-нибудь на травах?
Очевидно, что мертвеца это не спасет, ведь его холод был другим, потусторонним... но может хотя бы успокоит. У нее и самой сердце колотилось до сих пор. Одно дело - стража города, а другое - толпа разъяренных и совсем не скованных рамками законности селян.
- Не верится, что подобное происходит на плодородных землях Феримора... сколько не думаю, а не верится: неужели верхушке охота, чтобы Хармлаут заграбастал еще больше их земли? Иные говорят, у разбойников еды - навалом. Иной раз мир меняется странными способами. - говорит Вестрейя, приготовив немного горячей воды с малиной для мужа и брата, прежде чем подняться с двумя кружками на второй этаж. - Утро вечера мудрее. - а что еще можно сказать? Если положение человеческого королевства оставляет желать лучшего - это не ее дело. 
Аунара все еще знобит, а комнаты постоялого двора отнюдь не так теплы, как в городе, так что после горячего питья приходится сразу спасаться под одеялом. Сон приходит едва ли не мгновенно, настолько джинн устала от всех забот и долгого пути, но уже далеко за полночь: дремоте отведено не так много их времени.