Он не вполне понимает, что тут вообще происходит и почему эта богиня говорит о матери Керастес, обращаясь к ней чуть ли не как с родней или, по крайней мере, достойной, да и сама Керастес ведет себя вовсе не как смертная. Аунар конечно знал, чего его жена весьма непроста, но не настолько же. Впрочем, это-то его не особо волновало, а сама Керастес задала, пожалуй, самый важный из интересующих из вопросов касаемо странностей в поведении магии, да и не затем ли она сюда шла на самом деле?

Как оказалось, ответ на столь важный вопрос был в духе божества, то есть странным и расплывчатым, а затем Хондра и вовсе показывает то, от чего всякое желание задавать вопросы и интересоваться положением дел пропадает – названная Хондрой показывает им его самого, хотя это был не он сам, собственно, а его предтеча, Холгейр. И, надо сказать, Аунару очень не понравилось, как жена смотрела на него. Что за идиотская ситуация, в самом деле – ревновать к самому себе. И ведь считает же, что они один и тот же мужчина.

Взгляд взглядом, но Керастес, или Маленькое Солнце, как ее величала богиня, воздерживается от необдуманных действий, чем уже приятно удивила Аунар. Нет, он конечно же не ожидал, что она бросится в объятья к этому Холгейру, но его появление здесь было само по себе слишком уж внезапным. Боги умели причинять боль, о да. А еще он был удивлен и тем, что жена чуть ли не грудью своей защищала его от богини, хотя в этом не было никакой необходимости, но тем не менее это было очень трогательно с ее стороны. Интересно, кто же все же важнее ей теперь, прошлый он, или нынешний?

– Головокружительным очарованиям, я бы добавил.

В тон жене говорит некромант, появившийся как был, с надвинутым на лицо капюшоном, пусть изрядно ошарашенный такой резкой, почти болезненной сменой обстановки, но быстро сориентировавшийся и приложив все усилия, чтобы герцогиня ничего этакого не заметила. Впрочем, ему было легче всего, ведь всю ту богатую гамму эмоций на его темном лице надежно скрывала плотная ткань черного капюшона.

- И всё-таки я малодушно предпочту конкретику туманным ответам – С ровно такой же мягкой улыбкой, что царила на губах герцогини, отвечает ей Карбьер – Вы абсолютно правы: ни один смертный не может обязать божество сказать то, что он алчет услышать. Замысел их непостижим, мотивы – неясны и способны посеять сумятицу в домыслы ищущего. Потому путь свой должны определять мы сами, не тревожа высшие силы. Даже если познать это придется на собственном горьком опыте.

Последнюю фразу он шепчет одними губами, так, чтобы Амфипелладская не услышала его полных расстройства слов. Прежняя уверенность в себе, в правильности своего выбора пошатнулась в мертвеце после событий на деревенском кладбище, но всё что он мог сделать сейчас – смириться с необратимым, не оставляя попыток сохранить свою суть, пусть даже те и были бесплодными. Отчаяние, в которое Карбьер мог погрузиться, оставив всякую надежду на избавление, пугало гораздо сильнее вечной борьбы за собственную человечность.

Рука Огнегривы, которой она сжала ладонь лича – тёплая, нечета ледяному холоду его кожи, чуть притупившейся из-за тонкой материи перчаток. Улыбаясь, он слегка сжимает пальцы в ответ. Поддержка и Керастес, и Аунара была действительно чем-то ценным для него. Чем-то, чего катастрофически не хватало раньше.

Рассказ герцогини весьма занимателен. Карбьер внимательно выслушивает её, слегка склоняя голову на бок в момент, когда звучит предостережение.

- Что вы, не думаю, что наша компания располагает достаточным количеством времени и ресурсов, чтобы добраться туда – Короткий, но серьезный взгляд в сторону спутников, в особенности на Архаас. Рисковать, забираясь в кварцевые пещеры, следуя предупреждению, он не хотел, будучи решительно против искать любые компромиссы - Мой вопрос – всего лишь проявление чрезмерного любопытства, которое вы великодушно удовлетворили. Благодарю за ответ, ваша светлость.

Распрощаться с герцогиней выходит на самой приятной ноте: лич коротко кивает головой, снимая шляпу, после провожая женщину долгим взглядом.

- Не могу не согласиться – Подтверждает он слова сестры – Поразительная особа, не испорченная деньгами и властью. Аристократы старой закалки всегда вызывали у меня исключительно восхищение. А сейчас зайдем в гостиницу, завтра нам вновь выдвигаться в путь.

- Леди Амфипелладская права в одном: ответы Богов - это тоже выбор. - пожимает плечами с мягкой улыбкой на устах Огнегрива, когда они переступают порог гостиницы, вежливо здороваясь со служащим в вестибюле. Им довольно скоро удается прояснить для него, что Огнегрива - спутница Аунара, и будет проживать с ним, а посему искать новую комнату не стоило.
- Можно сказать, что Хондра посоветовала нам найти какую-то штуку для Аматры, но если мы не сделаем этого... будет новое развитие, новая цена, вот и все. Я была готова справляться и без божественных подсказок: нам повезло встретить друга, а не врага. Так что если у вас нет желания совершать дивный променад во Враново очелье - мы можем просто идти дальше. - продолжает уже в комнате джинн, предоставляя своим спутникам новый выбор. Идти или не идти? Не похоже, что это как-либо помешает, но сожрет драгоценное время.
Как показывало поведения манны, сроки действительно поджимали. Огнегрива достает из нагрудного кармана туники небольшой конверт: тот самый, который вручил ей по дороге в Моргорад Хрисмах. В нем, оказывается, была небольшая карта с потрясающей глянцевой рубашкой, переливающейся в приглушенном свете комнаты разными цветами.
Она похожа на ту, которую Карбьер получил от гадалки, только надпись на передней части  отличалась - на ней начертано: «Верховная жрица». Огнегрива усмехается, легким мановением движением зажигая пламя во второй руке.
- Пепельный, как и всегда, где-то на шаг впереди: очень предусмотрительно, хотя и не слишком понятно. - иронично подмечает джинн.

– Никогда я прежде не имел дел с богами, поэтом доверюсь в этом вопросе тебе, вернее будет сказать, доверюсь в том, что касается права выбора. – Тон у темного эльфа, впрочем, был довольно скептический. Было видно, что вся эта история ему не по душе, и он даже не пытается скрывать этого. – Однако я тоже решительно против похода в то ущелье.

Забавно, что они с Карбьером подумали одинаково, и что лич придерживался здравого благоразумия, что только радовало Аунара. В самом-то деле, мало им приключений было за этот едва ли полный месяц? Сказывалась и банальная усталость, и прошлые травмы, и общая напряженность. Темный эльф прекрасно знал, к чему это могло привести, и что они неизбежно сделают ошибку, которая, в свою очередь, может стоить жизни кому-то из них, а то и всем сразу. Сверх этого, даже если бы они были хорошо отдохнувшими, полными сил и совершенно оправившимися от ран, то и тогда не стоило бы идти в то странное место. Да что там, даже если бы магия не выкидывала странные фокусы, из-за чего на нее нельзя было полностью полагаться даже вроде бы без видимых проблем колдующему некроманту, то и тогда не следовало бы лезть наобум неизвестно куда и, что самое главное, неизвестно зачем. Задобрить богиню, как же – не иначе, как их собственной кровью, или даже жизнями.

– Вижу, твое волшебство снова при тебе, и это радует. Разобралась, почему не могла колдовать ранее? И еще. Кто такой этот Пепельный? – Некромант откидывает капюшон, с видимым подозрением глядя на жену. – Не похоже, чтобы это было еще одно воплощение меня.

Судя по сомнению в голосе жены, она и сама-то не рвалась на поиски некой шкатулки, которой можно было бы задобрить богиню, да оно и понятно, ведь что толку от благодушного настроения Аматры, если цена будет непомерно высока? Не в последнюю очередь поэтому некромант предпочитал полагаться на свои собственные силы вместо того, чтобы просить милости богов, часто странно и по-своему трактующих благо либо зло. Он не выступал против них, но и не молил о помощи – словом, придерживался осторожного нейтралитета, предпочитая не выходить за пределы своих сил и полагаться на надежную, хорошо знакомую и верную ему некромантию, но и здесь Аунар не стремился вступать на вотчину самой Смерти, прекрасно зная, что все ее страшные дары придется оплатить. Уж перед кем долгов не хотелось иметь так это перед сей ужасающей сущностью, поэтому в те редкие случаи, когда темному эльфу требовалось нечто особое он всегда платил вперед, и платил щедро.

Поймав на себе взгляд сестры, лич прикусывает язык, полностью понимая её реакцию. Ничего странного, сам виноват, что не умеет вовремя замолчать или, что важнее, правильно подбирать слова. Талант дипломата порою бессилен перед людьми, с которыми забываешь о должной тактичности. Опять-таки, сам виноват.

- Сразу видно, родственники – Он улыбается, примирительно поднимая руки вверх. Задеть или подколоть Огнегриву Карбьер не хотел, потому, радуясь возможности перевести тему, внимательно рассматривает рубашки двух карт, сравнивая рисунок – В них угадывается что-то схожее, пускай рисунок совершенно разный. Как знать, может, у Пепельного не одна колода? Либо они с той ведьмой закупались у одного мастера. Ну, знаешь, как вариант.

Лич смеется, но смех его выходит немного нервным: кажется, он стал катализатором очередной супружеской склоки. И в том нельзя было обвинить его мертвую сущность, ведь Карбьер попросту забыл о том, как неприятна задетая им тема была для сестрицы.

Вздохнув, он медленно двигается в сторону выхода.

- Тогда встретимся утром – Согласно кивнув, лич прошмыгнул в дверной проём – Доброй ночи, друзья.

Хлопок двери слышится ему самому чересчур громким. Набедокурил, а Аунара оставил разбираться с последствиями собственной неосторожности – так себе друг вышел из Карбьера. Зато с ним не скучно.

Добравшись до своих покоев, он небрежно бросает снятую ещё на входе верхнюю одежду на ближайший стул, оставляет сапоги подле входа, а сам падает на кровать, такую мягкую, что даже мертвеца смогла приковать к себе своей неведомой магнетической силой. Тепло и уют – то, чего ему не хватало с самого отбытия из Моргорада, сколько бы лич не отнекивался. Маленькие человеческие слабости, вызванные чем-то вроде психологической привязанности к тому, что было мило при жизни, были свойственны и ему.

Раз уж сейчас они все могли хорошо отдохнуть, то и Карбьеру не стоило упускать этот шанс, вновь проведя ночь за какими-нибудь, разумеется, нужными делами.

Замечание Карбьера не изменило бы ситуацию: в конце концов, она и без него заметила подвох в столь важном подарке брата. И это мгновенно оставило равновесие где-то позади. Но сегодня Аунару повезло не столкнуться с ней напрямую - неуместный вопрос, можно сказать, сгладил угол, потому что Огнегрива только и сделала, что четко дала ему понять - что было в прошлом там и останется, менять или сожалеть о нем она не собиралась, сколько бы там любовников не довелось оставить позади. Любовников, как же.
Было бы у нее время на подобные глупости. Интрижки, не более, сладкое забытье после долгой дороги, компания, необходимая, чтобы не разучиться видеть и понимать, чувствовать и вести хоть какой-то складный диалог.
Брат оставляет нерадивого супруга наедине с его бедой, но продолжения не следует. Огнегрива оставляет роскошную накидку на стуле, снимает сапоги и оставляет на столе свой небольшой скарб.
Предположения Аунара, кажется, только подстрекают в ней вспыхнувшее раздражение. Так бывало: в один момент кажется, что она нежна и расположена благосклонно, в следующий - будто обрастает колючками, стоит только задеть что-то важное.
На этот раз слово "предатель" попадает в яблочко.
- Пепельный - мой кровный брат, давай мы на этом закончим. У него нет ни малейшей способности поднимать мертвых, он занят тем же делом, что и мы, хоть и не одобрял мой брак. Как видишь, был прав. - нахмурившись, расставляет все точки над "i" джинн, вешая на стул жилетку, а затем начиная сплетать огненные волосы в косы. - Или что ты хочешь от меня услышать? Я до сих пор связана с останками прошлого, и по сей день кости не посылали мне кары небесной за то, что я пыталась жить... как будто их нет. Тоскую ли я? Да. Ощущаю ли я, что предаю его? Да. Но я - человек, а не скала, Аунар, у меня есть потребности и не тебе, прошлому, настоящему или будущему, меня в этом упрекать.
Словно все было так просто: вчера скорбела о давно почившем муже, а сегодня вся эта скорбь, которую она несла столько времени, должна оказаться бессмысленной! Да, судьба даровала второй шанс, но человек - слишком сложное создание, чтобы принимать как данность любые изменения. Для Огнегривы они были разными личностями. Иногда она принимала это и могла принять его, иногда считала неправильным все происходящее и отталкивала. Аунар у себя один, а Вестрейе казалось, что ее душа разделилась напополам: стала прошлой и настоящей, соперничающими за единственное тело. Прошлая убеждена, что это фарс, издевка богов, а настоящая, возможно, была готова сделать шаг вперед.
Но она не могла достичь этого внутреннего согласия.
- Ты не веришь даже тому, что я говорила раньше, а знать хочешь все. Но сам-то ты не давал мне никаких клятв, черт тебя дери! - упрекает рыжеволосая устало, ее прежний запал стихает. - Я не могу воспринимать вас как что-то одно... да, душа у вас общая, без сомнения, но ни одна другая привязанность Холгейра тебя не коснулась. Вы - две разные личности, и чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что и сама я, и воздействие Холгейра вынуждают тебя обманывать самого себя. Ты не видишь разницы в том, что вы разные люди, что наши отношения - не данность, мы знакомы месяц. Со мной тебя не связывает ничего: ни прошлое, ни любовь, ни какая-либо клятва. Ты не обязан чувствовать что-то из-за того, что я так сказала и если кольцо вынуждает тебя - верни, и я тут же его уничтожу.
Она начинала всерьез ненавидеть всю эту ситуацию. Было невыносимо думать о том, что магия стала единственным, что пробуждает в нем чувства, что сами чувства - подделка, пыль с саркофага прошлого. Она дала клятву тому, кого знала долгие и долгие годы, и обещание между ними было осознанным... в отличии от текущего, в котором уже другой эльф требовал от нее блюсти то, содержания чего даже не знал! И не обязан был знать, потому что тоже не он давал обещание. Да и кому? Ей, которую знал едва месяц? Сомнительно, что это чувство, какая-то нелепая вспышка страсти, была бы темному эльфу ценнее жрицы, не вывали она на него все.
Она сама обязала его, и слишком поздно поняла, насколько эгоистично поступила. Это было глупо: даже если рассказать ему о том, другом, настоящем мире... он не вспомнит.

Карбьер, даром что хотел потратить предстоящую ночь на нечто полезное, внезапно провалился... в легкую дрему, не присущую мертвецам. Спокойствие разума и тишина манили глубоко в мир сновидений, будто трещина, через которую протянула одну из множества своих рук сама Аферма.
И она унесла его в совершенно чужой, потусторонний сон.
В нем звезды падали с неба на землю, разрушая величественные каменные сооружения, которых не могло существовать в мире. Он оказался в самом центре событий - среди странного, незнакомого города и еще более странных людей. Их лица были плотно скрыты масками, а одежды были красивы и просты. Они бежали от огня, заполнившего все вокруг, от камней, падающих на головы.
И увлекали Карбьера за собой.
Чужие руки подталкивали вперед, а их язык был странным и непривычным. Вы бежите наверх, но на пути - множество тех, кому уже никогда не подняться. Они умирают под камнями, истекают кровью, раненные насмерть. Под их масками - смуглые лица эльфов, людей, гномов. Ужас, наполняющий сердце, и огонь, цепляющийся за полы одежды, подгоняет, но те, кто бежит, не оставляют друг друга. Не оставляют они и Карбьера, хотя знакомый ему смех богини уже подкрадывается из тьмы, обещая сущий кошмар.
Из огня выходят вооруженные копьями и мечами, с ясными человеческими лицами, открытые и кровожадные. Несущие смерть.
Но вы убегаете, бежите вереницей бесконечных лестниц наверх, пока не достигаете единственного укрытия - Собора.
Но тот охвачен пламенем.
Аферма ликует, упивается отчаянием тех, кому никуда и никогда не сбежать от цепких рук.

– Вечно вмешиваются какие-то братья. Знаешь, у меня тоже когда-то был родной брат, – уже с еле сдерживаемой яростью отвечает Аунар, хотя голос не повышает. – Не такой умный, не такой умелый, но зато большой проныра. И знаешь, что он сделал? Всего лишь уничтожил дело всей моей жизни, дважды выставил меня посмешищем перед моим народом и перед моей семьей, а потом имел наглость еще и насмехаться над этим. Это стоило ему жизни, а мой удел с тех пор был вечное изгнание на эту проклятую поверхность, которую я до сих пор ненавижу.

Выпалив это на одном дыхании, мужчина резко подошел вплотную к Керастес, возвышаясь над ней во весь свой немалый рост с угрюмым упреком, вперив разъяренный взгляд алых глаз в низенькую рыжеволосую женщину, образ которой никак не вязался с той прекрасной пламенной особой, которую он повидал благодаря божественному вмешательству. Всякий другой образ был блеклым, невыразительным и неинтересным, кроме разве что той ее темнокожей личины, которая была, похоже, ее истинным обликом для этого мира. Его раздражало, что такая как Керастес прятала свою красоту за внешностью какой-то деревенщины, по-своему симпатичной, но не идущей ни в какое сравнение с тем обликом. Впрочем, для нее-то это было просто еще одним слоем одежды, удобным и практичным решительно во всех аспектах, кроме разве что эстетического. Этакая змеиная шкура.

– Я не обманываю себя, никогда не имел такого дурацкого обыкновения. Напротив, именно потому, что с детских лет привык принимать правду, пусть даже самую нелицеприятную и горькую я оказался здесь. – Тяжело вздохнув, он прикрывает на время глаза, а когда снова их открывает, в них уже не оказывается той обжигающей ярости. – Ты не раз спасала мне жизнь, ты сделала для меня едва ли не больше, чем могла бы заботливая жена за все время долгого брака, а никак не за какой-то там месяц. Меня никто и ничто не вынуждает, я сам принимаю решения. Прошлое нас, возможно, и не связывает, но насчет привязанности в настоящем ты ошибаешься.

Мужчина наклоняется, чтобы быть вровень с рыжеволосой, обвивая одной рукой талию Керастес, а другой придерживает за подбородок, запечатлев яркий и пылкий поцелуй прямо на губах женщины, целуя так, как могут целовать только темные эльфы, весьма искушенные в искусстве любви и страсти. Дело было не в чужих воспоминаниях или странном кольце, отнюдь, дело было именно что в тех пусть пока еще немногих, но полных приключений и опасностей днях. Нетрудно было рассыпаться в сладких похвалах, лить мед из ядовитых уст и усыплять внимание, вовсе даже нетрудно. Но, ценят-то по делам, и Керастес сделала для него очень, очень много за столь короткий срок. Кроме того, этот Холгейр недвусмысленно дал понять, что ему предстоит позаботиться о женщине другого “я”, и было бы настоящим свинством подвести самого себя, даром что они разные личности. Именно поэтому жаркий поцелуй был искренним, преисполненным настоящих чувств, а вовсе не продиктованный одной лишь животной похотью.

Дверь в его комнату распахивается неожиданно – полностью погруженный в себя, Карбьер не слышит стремительно приближающихся шагов в коридоре и едва не подскакивает на месте, когда на пороге показывается Огнегрива. Взъерошенный и напуганный, будто выпавший из гнезда птенец, лич смотрит на неё невидящим взглядом, который проясняется далеко не сразу.

- Прямо таки, воплю!.. - Он вспыхивает возмущением и плотнее кутается в ткань своей рубашки, дрожащими пальцами застегивая верхние пуговицы. Совершенно точно, Карбьер выглядит так, будто с самой смертью повидался в эту ночь. Поначалу громкий и недовольный голос стихает, окрашиваясь чувством вины – Прости, я… разбудил тебя, сестрица? Ха, не думал, что стены здесь такие тонкие.

Раздосадовано покачав головой, лич усаживается на стул подле письменного стола и лбом упирается в ладони. Упавшие на лицо волосы не дают Керастес рассмотреть его выражения, а вот крупную дрожь, до сих пор сотрясающую худощавое тело мертвеца, скрыть не удается.

- Закрой дверь, пожалуйста – Просьба слышится слегка приглушенно – Мне… надо тебе кое-что рассказать. Кое-что важное.

Он дожидается щелчка замка и только потом осмеливается вновь поднять голову: эмоции на его лице говорят гораздо больше слов. Однако Карбьер спешит прояснить странности в своём поведении.

- Мертвецы не спят. Вообще не спят – Начинает издалека, потому что не может по-другому. Духу не хватает – Очнувшись после смерти, они смыкают веки лишь тогда, когда приходит час вновь вернуться к земле. С этой несложной истиной я успел свыкнуться за годы своего существования в качестве нежити, но… этой ночью что-то пошло не так, Керастес. Я уснул. Совершенно точно уснул и видел сон столь ужасающий, что не смог удержать крика при пробуждении. Я слышал её смех. Я… не понимаю, что происходит, сестра.

К концу речи голос его, равно как и тело, начинает дрожать. Сам себе лич напоминал мальчишку, оставленного нерадивыми опекунами пред ликом неизвестности, слабого и беззащитного. Это отрезвляет – зарекшийся более не быть тем самым нелепым ребенком, Карбьер с силой сжимает челюсти, едва ли не до зубного скрежета. Впервые с начала разговора глаза его становятся как и прежде ясными.

- Я видел славный город, жители которого погибали от рук вооруженных пришельцев. Видел, как звезды падали с неба, и как горел дивной красоты собор. Так ясно, точно то был не сон, а воспоминание. Чужое воспоминание, если чувства мои меня не обманывают. Я, право слово, совсем позабыл, какого это, видеть сны.

Он обнимает сестру в ответ: поначалу нерешительно, а после руки его крепко сжимаются на её талии и голова упирается ей в живот. Сидящий на стуле Карбьер смотрел в лицо Огнегривы снизу вверх, а не как обычно, сверху вниз, и выглядел оттого ещё более уязвимым.

- Какая злая… шутка – Шепчет лич на грани слышимости, вынужденный смириться с правотой чужих слов: это правда, она нашла его. Были ли Пандемониум и Изнанка так тесно связаны, что присутствие мертвеца было уловимо даже в бездне, или, может, сама Хондра посодействовала его раскрытию? Не велика значимость причины, сколь тяжелы её последствия. Искорки злости вновь вспыхивают в глазах Карбьера – Разубедить? Слишком поздно пытаться обернуть всё вспять. Сколько времени осталось до дня Тысячи солнц? Сутки? Двое? За полный месяц моих раздумий, это – до смешного малый срок.

Тихий вздох – лич порывается подняться со своего места, отстраняясь от Керастес, но, передумав, указывает ей на место рядом с собой. Он хочет подробнее узнать о городе, смерть которого видел в эту ночь и скорбеть по которому готов был наравне с Буревестной. Любая трагедия заслуживает сопереживания, любая история – быть услышанной.

Рассказ успокаивает его, и вот уже напоминанием об ужасном утре служит только усталый вид Карбьера, окончательно пришедшего в себя. Мышцы после сна неприятно ныли, то и дело заставляя размять шею или спину, хрустя при этом суставами.

- Теперь я вспомнил, почему люди выглядят такими измученными по утрам – Немного отвлекаясь от темы Эстэ, лич вымученно, но вполне искренне улыбается. Подаваясь вперед, он осторожно берет ладони Огнегривы в свои руки, слегка их сжимая – Мне уже не терпится увидеть его своими собственными глазами, дорогая сестра. Я не отрекаюсь от своих слов: в день, когда Шахаргиэр’Эстэ вновь поразит путников, нет, весь свет своей ослепительной красотой, я буду рядом. А пока… пойдем-ка разбудим Аунара. Раз уж я переполошил всю гостиницу, то и он исключением стать не должен.

Тихо посмеиваясь, Карбьер направляется к выходу из комнаты.

- Вода точит камень по капле. Возможно, Аферма жаждет подпортить тебе настроение сейчас, чтобы ты поколебался многим позднее. Они терпеливы, будь осторожен, ладно? - не скрывает беспокойства Вестрейя, выныривая на поверхность из мира сладостных воспоминаний о хороших деньках прошлого. Карбьер выглядит уставшим, но далеко не таким потерянным, как прежде, и джинн выпускает его из своих крепких объятий, кивая с улыбкой.
Красоту ее города невозможно описать словами: проще увидеть!
Бледные щеки Огнегривы невольно вспыхивают при упоминании Аунара. Как в первый раз, ей-богу.
- Ему сегодня спится довольно неплохо. Когда я уходила, спал как убитый. Но я не приложила к этому руки, честно! - спохватывается Вестрейя, вспоминая, чем закончилось все до ухода Карбьера. С нее бы сталось наброситься на мужа, тут уж жестокость в семье применялась куда чаще вспыльчивой супругой... но темный эльф уже неплохо приспособился отражать эти нападения.
На этот раз, судя по смущенному виду джинна, преуспел.
Но Аунар до сих пор в кровати, и только их приход вынуждает его проснуться.
- Доброе. Пожалуй, если ты хочешь отведать этого сиба - стоит успеть к завтраку... который вот-вот закончится. - усмехается Огнегрива, но уходит отдать распоряжение накрыть на стол в ресторане. Такие изысканные условия бывают только раз в году, грех не воспользоваться, за чужой-то счет.

– Ну уж нет, завтрак пропускать совсем не годится, – насмешливо отвечает темный эльф, – к тому же этот рецепт действительно важен, особенно для тебя, хотя и мне тоже будет полезен, отрицать не стану.

Мужчина наскоро одевается, чтобы и в самом деле не пропустить завтрак, который в этом богатом месте тоже обещал быть весьма обильным и вкусным, да еще и за счет радушного герцога. Разумеется, они не собирались злоупотреблять гостеприимством, но было бы невежливым отказаться от такого предложения. Герцогу будет приятно, как уже понял Аунар, да и им удастся лишнюю монету-другую сохранить, которых после покупок осталось не так уж и много. Приходилось считаться теперь еще и с тем, что у них в спутниках числился крайне прожорливый и своенравный грифон, только-только наспех прирученный и которого регулярно надо было кормить.

– Заснул? – Некромант с понятным удивлением, граничащим с недоверием воззрился на лича, вспоминая впрочем, что Карбьер разительно отличался от хорошо знакомой ему высшей нежити. Настолько, что впору было переписывать солидные трактаты касаемо изучения нежити, от низших скелетов и зомби до личей и архиличей. Последние, на счастье, были крайне редки. – Вот уж не подумал бы никогда. Но, похоже, что сон тебе не очень-то на пользу пошел. А жаль, на самом деле жаль.

Неладное что-то творится, ведь из нежити толком могли спать разве что вампиры, да и те скорее были вынуждены в периоды восстановления от тяжелых ранений или с целью экономии столь драгоценного ресурса как кровь, в которой постоянно нуждались, прямо как его жена. Кстати, о ней. Когда она вернулась в комнату, очевидно, распорядившись насчет завтрака, Аунар положил обе руки на ее плечи.

– Послушай, тебе требуется кровь сегодня? И еще, как там твоя рана? Должна была уже затянуться, поскольку ты куда живучее и крепче обычного человека. – Одевшись и обувшись, он уже готов был спускаться к завтраку. – Ах да, и что там с Карбьером-то такое? Я никогда не слышал прежде, чтобы личи могли спать.

- Сам в шоке - Карбьер коротко усмехается, замечая недоверие Аунара. Ещё бы, скажи ему кто о таком ещё накануне вечером, и лич рассмеялся бы этому безумцу в лицо. Мёртвые не спят. Не спали до некоторых пор уж точно, однако, одна из многих аксиом существования нежити дала трещину, готовая рассыпаться на мелкие кусочки, и грозилась обесценить все те знания, что некроманты собирали много веков. Жутко и интригующе одновременно.

При упоминании до боли знакомых мест по лицу Карбьера пробегает тень.

- Но мы же не планируем заходить в сам город? - Осторожно интересуется он, чтобы последующие слова Огнегривы разбили его надежды обойти Палантир десятой дорогой. Лич вздыхает - Хорошо, но... моё присутствие там не обязательно верно? Если слухи не врут, то моих кровных родственников и меня там знают слишком хорошо, чтобы не нашлось ни одного человека, который помнит моё лицо. Вот так удивление, заметить в толпе пропавшего без вести сына торговца, которого ещё и в розыск объявили.

Упоминая свою семью, которую и семьёй-то назвать не решился, Карбьер кривит губы - память о ней несла столько же горечи, сколько несло знание того, что в Палантире его до сих пор разыскивают. Что же, повод быть настороже и чаще пользоваться мантией невидимости, сейчас спокойно лежавшую среди груды других его вещей.

Кстати о них.

Вернувшись в комнату, лич, как и хотел, привёл в порядок и себя, и свои одежды, возвращая себя в образ столичного франта в хорошеньком костюмчике, у какого всегда есть пара золотых за душой. После умывания метку на лбу вновь пришлось скрывать чудо-кремом и с неудовольствием отметить - осталось его не шибко много. Не в ближайшие дни, но через неделю-другую придётся озаботиться приготовлением новой порции.

К завтраку он спускается со значительным опозданием, но, очевидно, не огорченный своей промашкой. Ни есть, ни пить Карбьер не собирался.

- До чего же чудной нам достался зверь - Со смехом комментирует поведение Орфея лич - Уверен, всё это буйство объясняется тоской по любимой хозяйке. Ежели ты уверена в своих силах, так почему бы и не попробовать - мы с Аунаром подстрахуем, если вдруг что

- У тебя же есть мантия - мы не останемся там с ночевкой, только посетим рынок и заночуем на тракте. - Огнегрива, похоже, успела и позабыть, что именно Палантир был источником великого множества не самых приятных воспоминаний для ее брата - она уже предвкушала куда более приятные, которые предстояло заполучить в дороге и уж тем более после того, как Эстэ вернется на прежнее место.
Сиб оказывается приятным напитком, ничуть не хуже полюбившегося ей в далеком Дамаре чая. Жаль, но необходимых для него трав в эту пору года не сыскать, а вот предположение Аунара о разбойничьих шайках было куда более актуальным: мальчишка в постоялом дворе людоедки говорил, что эти леса просто кишат ими в последний год. Не в последнюю очередь именно из-за этого селяне не рискуют охотиться, того гляди и без последней шапки останешься.
- Этот ритуал не будет болезненным... я просто постепенно обращусь, возможно даже в пути. День Тысячи Солнц - особое время для нас, все получается само собой. - успокаивает супруга джинн, и, как мог заметить ранее Карбьер, в такой день ей и вправду не требовалось проливать кровь или совершать странные ритуалы. Она просто была собой, потому что не было Луны, от которой скрывает ее искусственная личина.
Не оставляли в покое только слова Хондры о том, что Черная Луна Шеллы теперь тоже свободна... что, на милость, имелось ввиду?
Огнегрива не может сдержать хихиканья, когда речь заходит о небольшой маскировке для лича.
- Я с радостью превращу тебя в престарелую матрону, только дайте кисть и румяна! - со смехом отвечает рыжеволосая: представлять Карбьера в женском платье да при полном макияже было уморительно.
Остаток трапезы проходит спокойно, еда настолько вкусная, что голодные спутники Карбьера проглатывают все, вплоть до последней корочки хлеба - им обоим требовался максимум энергии для обуздания Орфея и путешествия, в котором, скорее всего, никто не собирался останавливаться на обед.
Их беспокойный пернатый друг был при полном параде, добротно привязанный к столбу и со связанным клювом, который то и дело угрожал прохожим. Здесь грифоны не были такой уж редкостью, а вот дурно воспитанные - еще как. После завтрака Огнегрива успела вычитать в Путеводителе, как именно следует впервые седлать эту птицу, чтобы первый контакт с наездником не стал для Орфея аналогом Бездны в Каратаде.
Мясо, влажно шлепнувшееся рядом с едва развязанной пастью, мгновенно привлекает все внимание этого молодого дурака, в то время как Вестрейя приближается, давая знать о своем присутствии поглаживанием перьев. Аунару пришлось подойти на опасное расстояние следом, чтобы подстраховать джинна.
- Тихо, тихо, жирнеющий красавец... - успокаивает не то зверя, не то себя Вестрейя, после чего нащупывает безопасные перья на спине присевшего Орфея.
Ей везет - несмотря на гриву своих огненные волос, Огнегрива завоевала достаточно дружбы грифона, чтобы с первой попытки, пусть и не без помощи темного эльфа, взобраться на его спину! Его тело совершенно отличалось от лошадиного. Оно будто все было подвижным и мягким, стоило огромных усилий не свалиться, когда Орфей, осознавший свое подчиненное положение после завтрака, подпрыгнул на ноги. Вестрейя же - пригнулась к самому загривку.
- ... мне кажется, я не умею ездить верхом! - и им здорово повезло, что Орфея никуда не несет из-за привязи.

О мантии, так вовремя упомянутой Керастес, Аунар и думать уже забыл, да и неудивительно, ведь лич пользовался ей крайне редко, в особых случаях, но все равно не годилось забывать про такой ценный предмет. Она неровен час может им жизнь спасти, в самом-то деле. Кроме того, лич уже крайне эффективно пользовался ею несколько раз, так что и здесь она может им сослужить хорошую службу. Впрочем, идея Аунара тоже вызвала положительные эмоции, включая его самого, ведь темный эльф тоже присоединился к общему смеху. Забавно, на самом деле, что лич умел не только в совершенстве убеждать самых разных личностей, но и, оказывается, перевоплощается, играть обычно несвойственные ему роли. Похоже, что в нем умер не только великий дипломат, но еще и превосходный актер, вон как голос сменил.

– Точно ведь, мантия. Впрочем, у нее ведь есть какой-то предел использования, запас магических сил? Крайне неприятно, когда в самый ответственный момент такой предмет вдруг подводит, хотя я с невидимостью дел вообще не имел. И да, дружище, ты меня не перестаешь удивлять.

Сообщенные ему Керастес сведения про легкое и безболезненное обращение приятно удивили, можно даже сказать обрадовали мужчину, который уже привык думать, что перевоплощение жены неизменно сопровождалось длительными мучениями, тяжелыми и зачастую кровавыми. Но, сколько он ее знал, в самом-то деле? Едва ли больше двух месяцев, за которые они не то, чтобы слишком уж много говорили, особенно по душам. Да что там, почти всю неделю, что они провели в Моргораде Керастес была одна, запершись в своей комнате с запасом курительной смеси и превосходной трубкой, подаренной им же, и ведь не один у них раз такое было.

Здесь они проводили время не в пример лучше, чем в Моргораде, да и – чего уж там греха таить – Аунар не отказался бы остаться здесь на пару-тройку дней, проведя местные длинные ночи с добрым вином и любимой женщиной, что впоследствии прекрасно способствовало крепкому здоровому сну допоздна и отличному аппетиту к обеду. Они уже начинали понимать друг друга почти без слов, угадывать желания и заново любить, как неистово любили в какой-то другой, далекой жизни. После вчерашнего у него поубавилось сомнений касательно сей странной жены и ее афер, равно как и на ее облик он стал смотреть иначе, но ведь все равно предпочел бы истинный облик любому другому. Кстати, о нем – легкость перевоплощения намекала на временный характер, ведь было бы слишком наивно думать, будто бы она надолго останется в настоящем обличье и вот так запросто. Хотелось бы, конечно, в это верить, вот только некромант решил лишний раз не обольщаться, чтобы не пришлось потом расстраиваться.

Орфей за столь короткий срок уже успел преобразиться и уже больше не походил на того тощего жалкого заморыша с потухшим взглядом, даже скорее наоборот, пернатая живность набралась наглости и самодовольства, хотя если в ее куриной башке присутствует хоть немного мозгов, то следует понимать, что означает благодарность и послушность и кому она обязана жизнью, в будущем вполне себе даже сытой и привольной, ежели будет слушаться. Но пока что было видно, что грифон еще не готов везти на себе наездницу попросту из-за отсутствия какого-либо опыта. Нечего и думать было о том, чтобы ехать на Орфее верхом в ближайшее время, хотя прогресс определенно был.

– Надо будет хорошенько попрактиковаться, да. Впрочем, начало уже положено. За несколько раз, может быть десятков раз он должен сообразить, чего от него требуется, благо ноша для него пустяковая.

Пока что придется удовольствоваться обычными лошадьми, которых тоже обильно накормили, да и стойла у них были превосходные, поэтому скакуны встретили их бодро, будучи вполне готовыми к новому путешествию. Аунар по уже устоявшейся привычке помогает Керастес забраться в седло, потом ловко вскакивает сам. Оставалось лишь поблагодарить лишний раз радушного, щедрого герцога за столь теплый прием, оказанный им со всей внимательностью. Да, они помогли его жене, причем даже не зная, кто она была такой, но благодарность вельможи явно была выше всяких похвал.

Перед самым отбытием из города некромант приобрел два литра душистого меда и увесистый мешочек с готовой смесью кореньев и трав, специально заготовленную для приготовления горячего сиба. Надо сказать, что напиток темному эльфу очень пришелся по вкусу, даром что в нем не было ни капли алкоголя. У них в Подземье не было ничего подобного, но и таких лютых холодов там тоже не встречалось, ведь под землей всегда тепло, а кое-где и весьма жарко порой.