Серо, пустынно, завывает ветер. Ледники сменяют ледяные пустыни, пустыни сменяют заснеженные горы, горы сменяют застывшие озёра, по берегам которых, кажется, когда-то что-то цвело.
Сейчас там цветут только разводы вечно свежей крови.

Много простора для пустоты.
Немой снег.
Полярные ночи сменяют полярные дни: иногда — десятилетями, иногда — поминутно. Днём здесь вечно пасмурное, умирающее небо, сочащееся болезненным светом. Ночью — северное сияние, точно какая-то злая насмешка.
Оно не давало отблески на снегу.

Это место — царство отчаяния. Броди здесь сколько угодно, чувствуй, как неумолимый холод пробирает до закромов души, и кровь течёт всё медленней и туже.
Знай, что тебя никто не спасёт.
Здесь ты всегда один, можешь не сомневаться.

Придут лишь тогда, когда тебя занесёт снегом.

Придут посмеяться над хладным трупом и немножечко пожалеть.

Есения бродила тут долго, пара лет точно прошла. Ступала голыми ступнями по обжигающе тёплому снегу, глядела на бесприютное небо, ждала, кажется, кого-то.
Никто не приходил.
Хотя она точно помнила, что здесь пробегали олени. Горели огни. И точно кто-то, кроме неё, был.
Она звала, но откликалось только эхо в горах. Она звала, но откликался лишь иногда спадавший с обрывов снег.
А ещё... холодный ветер пробирал до костей, холодный воздух подчинял себе, было холодно, холодно, очень, очень холодно, но... она не замерзала. Не замерзала насмерть. Почему? Что ей мешало?
Что не давало ей умереть тогда, когда это было нужно? Когда время наставало?
Кто-то держал её здесь? Кто?
Покажись.
Хватит прятаться.
Хватит обижать.

— Здесь есть кто-нибудь? — в очередной раз позвала она, не отчаиваясь услышать ответ.
Вновь тишина и завывание ветра.

Однажды она находила странную пещеру. Всю изо льда, со странными, слишком правильными ледяными фигурами.
Там был странный лёд. Кажется, он... двигался. Умел течь. Снаружи лёд вёл себя нормально, а тут он не был твёрдым.
Но темнота глубин этой пещеры не пускала Есению внутрь, хотя она пыталась зайти. Точно эта тьма была твёрже векового ледника. Непроницаемая ни для чего.
Тем более неё, такой мягкой и хрупкой.

Однажды она нашла.
Посредине арктической пустыни, которую Есения знала от и до и успела исходить сотни раз, что-то было.
Кто-то.
Кто-то, кто не принадлежал этому миру.
Он был кудрявым?
Есения нерешительно подошла к этому, очень смешному, очень тёплому, очень подвижному и, кажется, не понимавшему, зачем оно здесь вообще:
— Привет. Я рада, что тут есть кто-то кроме меня. Но мне кажется, тебе лучше уйти. Правда, я не знаю, где отсюда выход. Тебе что-то тут нужно?

Отредактировано Есения (2020-07-26 04:45:01)

Оно замерзало. Ему было холодно! И ему что-то было нужно.
Оно было такое странное. Не то, что всё здесь. Здесь всё застывшее. Неподвижное. Просто... наличествующее. Неизменное. Закованное в лёд. А оно менялось. Двигалось. Жило. Менялось постоянно. И это не нравилось месту. Место старалось подчинить это новое себе. Тоже заморозить. Тоже сделать неизменным.
А потому им было холодно.
— Подожди! Не трать тепло. Ты же продрог, бедняга, — проигнорировав совершенно слова кудрявого нечто, Есения, убрав руки, которыми её трясли, которые уже покрывали инеем, поскорее обняла пришельца, обняла крепко, пламенно, но она едва-едва ощущалась тёплой. С тем же успехом можно было обнять ствол дерева. Отскочила от них, когда они ударили током, которые теперь стали ею, недоумённо поглядела горящими красным глазами. — Ну ты зачем дерёшься. Не надо. Это ведь больно.
Пожала плечами, сняла с себя короткую накидку, оставшись в льняном платье, укутала в накидку гостью.
— Вот так. Ты Николь, говоришь? А я Есения. Так я знаю.
Начала трепать белёсые локоны, заплетать их в неаккуратную косу.
— Я тебя давно ждала. Ты чего всё не приходила?
Пошла куда-то в сторону от Николь, кажется, совершенно о ней забыв. Обернулась, поняла,  что Николь не следует за нею. Вздохнула, вернулась, взяла ту за совершенно холодную, закоченевшую кисть, повела за собой, не переставая трепаться:
— Так странно: вот вам холодно, а мне не особо. Почему так? Кто знает. Я тут долго одна была, бродила, а находила уже замёрзших. Ты вот не замёрзла, я успела, стало быть. Ты молодец. Говоришь, Отчаяние? Победить? А как ты его победишь? Оно повсюду. Это то же самое, что говорить, что победишь лёд. Он же повсюду тоже. Разве что ты заставишь его растаять. Сделаться таким, как в той пещере... но для этого надо много тепла. Тебе не хватит. Тебе тепла даже на себя не хватило, что уж там. Так ещё раз: зачем ты здесь? Что тебе нужно?
Изо рта Есении не вырывался пар.

Николь ругалась, сильно ругалась; так себя никто никогда здесь не вёл. Горы и пустыни сотрясались, поражённые криком этого мельчайшего пятнышка жизни, его наглостью, его самомнением. Его гордыней. Словно миллионы глаз глядели на них сейчас: с заснеженных склонов, с льдистой корки озера, с неба, только что сменившегося с серости дня на пламенность северного сияния, какую-то особую пламенность, не такую, какая здесь была всегда.
Место менялось, и месту это не нравилось.
Есения обиженно и испуганно глядела на неё, на нечто, на них, пытаясь поймать лицо, но ловя только смазанность, вечно сменяющую друг друга смазанность. Ну зачем оно так сильно кричит? Зачем тревожит покой этого царства холода? А вдруг лавина? Лавины здесь страшные. Их похоронит под снегом. Почему она этого не знала? Почему они этого не понимали?
Николь осталась стоять, крича в пустоту... тоже зовя. Она тоже теперь кого-то звала. И звала злобно и грубо, не так, как Есения. А Есения подошла к озерцу, потрогала кровавый, сочащийся кровью лишайник, сорвала кусочек, потрепала его в руках — на руках остались алые пятна — почему-то Есения этого испугалась, но страх тут же застыл льдом. Вздохнула.
— Что толку от того, что ты кричишь. Да, здесь не всегда было так, я это до сих пор помню. Тут были такие, как ты. Тут цвели цветы, представляешь? А я даже уже и не помню, что такое цветы... И знаешь, если бы вы дали ответ на мой вопрос, я бы, может, чего и придумала, — обиженно добавила она, обтирая кровь о белоснежное платье.
Есения одновременно помнила и не помнила реальность, то, что они пережили до. Одновременно помнила и не помнила, кто такая Николь.
Но она точно помнила... того. Смуглого. Черноволосого. И почему-то... почему-то он был Николь. Но как такое возможно?
На долю мгновения в этом мире послышался шум прибоя, далёкие отголоски празднества, музыка, показались цвета, какие-то розово-персиковые. Есения призадумалась.
Пляж... скелеты. Таверна... пираты? Гром. Океан. И...
Внезапно тело прошила дрожь. Но не от холода. От страха.
Демоны...
В мире потемнело, в мире погасло небо, в мире вспыхнули чьи-то горящие глазницы, тысячи таких глазниц — они заменили звёзды — и тут же погасли.
Страшно.
От Николь, от того, как она ругалась, тоже было страшно. Это что-то новое... совершенно новое чувство.
Есении было страшно совсем недавно. Но когда?..
— Мы с тобой ведь что-то делали, да?.. Волшбу какую творили нечестивую... обряд? — вспоминалась комната и курящиеся травы, вспоминалась плашка с их кровью. А. Ну да. — Да, запамятовала я что-то... Ох, полно, не серчай, заклинаю тебя. Пойдём.
И Есения повела Николь в ту самую пещеру. Почему-то ей казалось, что оно, Оно должно быть где-то там. За непроницаемой завесой тьмы. Где-то глубоко, очень глубоко.
— Тьёвутлинна мы выметаем здесь, верно баю? А мне казалось, что я так долго здесь была, целую вечность. Может, и была... Да токмо ты тут очутилась. Мы сейчас идём в пещеру, мне кажется, там ты найдёшь своё Отчаяние. То бишь моё. Недалёче дотудова, коли братцы-горы пустят, а ты ж варяжка, нездешняя, авось и чурнутся тебя, кто ведает, — манера речи Есении всё время скакала от нормальной, какой она говорила здесь до того, как вспомнила, и её свойной, самобытной, странно-дикарской, какой она говорит в Каратаде, и воспринималось это странно — точно с Николь, сменяя друг друга, говорят две Есении, что помнит и что не помнит.
Вскоре они дошли до разлома в горах, откуда светил мерный бирюзовый свет. Есения смело шагнула туда, не боясь льда, и жестом пригласила за собой спутницу.
Их взору предстала огромная зала, вырезанная из толстого, очень холодного льда. Здесь было ещё морозней, чем снаружи, но при этом... была вода. Она стекала из отверстий в гигантской стене, и некоторое время струилась ручейками, но застывала в морены. Есения дошла до тёмного проёма средь фигурной резьбы, демонстративно постучала по завесе тьмы, развела руками.
— Меня туда не пускают. Авось, тебе двери отворят.

В ответ на слова про хозяйку и повелительницу Есения пожала плечами.
— Я просто здесь хожу. Какая из меня хозяйка.
Пещера отреагировала на присутствие посторонней едва заметно, но, тем не менее, отреагировала: стало чуть теплей, вода заплескалась живее. Неужто Николь умудрилась своей злостью немного согреть это царство абсолютного холода? Цепкие руки мороза как-то ослабили хватку пришлой, воздух вокруг неё согревался, и Николь могла чувствовать себя чуть комфортней. Если бы она прикоснулась ко льду, из которого были вырезаны своды этого грота, он бы даже немного подтаял.
Когда Николь направилась к тёмному проёму, Есения, стараясь согреть лишённым тепла дыханием свои совершенно красные руки, проводила Николь слегка заинтересованным взглядом. Неужели пустит? Вот это да! А её никогда не пускало.
— Да сохранят тебя боги.
Сама она даже не пыталась туда зайти, просто встала у входа, как бы карауля. Николь зашла туда совершенно одна.
Её взору предстала совершенная тьма, колючая, густая: воздух в лёгкий спирало от холода... и ещё чего-то. Чего-то вытягивающего тепло и жизнь, замедляющего ход мыслей, поток чувств. Под ногами по-прежнему был лёд, абсолютно ровный, но совершенно не скользкий, даже наоборот: подошва примерзала к нему, встанешь истуканом на пару минут — и навсегда примёрзнешь. Это место хотело сковать Николь, пустить лёд по её жилам, подчинить себе. Сможет ли она побороть холод?
[Бросок на подчинение воли — 1, требуется Активное сопротивление]
Довольно долго ничего не происходило, достаточно долго, чтобы Николь это могло надоесть. Возможно, у неё даже появились сомнения: не зря ли она здесь торчит, время тратит, может, вернуться за Есенией?
И в этот момент послышались шаги, шуршашие, едва слышные: так двигается опытный охотник по снегу. Во тьме невозможно было разглядеть, кто это был.
Послышался удар огнива, вспыхнули искры, загорелся факел, осветивший какого-то человека.
— Что ты здесь делаешь, дитя? — спросил хриплый, точно простуженный, но ласковый мужской голос. К Николь осторожно — чтобы не испугать, как боятся испугать оленя, — приблизился высокий плечистый мужчина с лицом точно грубо вырубленным из дерева, сияющими льдом глазами, сияющими неестественно ярко в этом мраке. Он протянул факел Николь — чтобы та взяла его или хотя бы согрелась его пламенем.

Мужчина совершенно не удивился вопросу Николь и совершенно не возмутился её яду.
— Ну... — почесал он затылок и действительно задумался. — Я толика духа её отца, вынужденная блуждать в этой темноте. Осколок, эхом раздающийся по стали кинжала, что он... я... подарил.
Видя, что Николь не взяла факел, мужчина перестал его протягивать, но сам чуть приблизился к ней, так, чтобы тепло хоть немного до неё дотягивалось.
— Эх-х... — досадливо протянул он. — Я чую, что ты мне не веришь. Ну, твоё право. И на вопрос мой ты не ответила. Что ж, тогда я расскажу тебе кое-что, чтобы немного завоевать твоё доверие, дитя. Я заперт в подсознании моей дочери и прекрасно знаю, что за зверства тут творятся, вот только помочь ничем не могу. Моих сил хватает лишь на то, чтобы поддерживать искру её надежды, чтобы демон окончательно её не сломил. И всё это время я ждал кого-то извне, кто бы справился. Вот я и спросил, что ты здесь делаешь, может, наконец-то кто-то решил ей помочь, и это ты...
От мужчины тянуло тоской и усталостью, но вместе с тем неугасимым, суровым пламенем надежды, стремления выжить несмотря ни на что. Видно было, что он северянин, всю жизнь провёдший среди льда и холода, в негостеприимной тундре. И всё посмертие — тоже.
— Отчаяние, говоришь, зовут демона? Хех, ясно... Вечно она была непослушной. Всё к шаману её тянуло, к чарам нечестивым... вот и обожглась. Ну да вы, детки, любопытные. Разве можно вас за это упрекать?
От него тянуло любовью.
— Помочь я тебе вряд ли чем смогу, разве что словом полезным да наводками. Тьма это — подсознание её, её Хель. Здесь демон засел, здесь все её запрятанные воспоминания. Демон сам едва ли покажется, тебе вызвать его надо. Слышал я эхо, по горам разнёсшееся... это ты была, да? — смех. — Вот это демону не нравится. Жизнь, звуки, тепло, надежда. Ты ему дюже не нравишься.
Пошёл куда-то, взмахом факела позвав за собой Николь.
— Демон как играется: сначала запрячет воспоминания, а потом исковеркает их да выпускает. Так что тебе воспоминания выжечь надо. Лишить его игрушек своих.
Осветил факелом льдину, в которой было заморожено что-то... жуткое, тёмное. Прикоснулся ко льду, и нечто, спрятанное за толстой стенкой льда, будто шевельнулось.
— Давай вот как будем работать: я их выпускаю, а ты с ними расправляешься. Парочку штук так развеем — демон вылезет, не понравится ему это. Идёт? — И начертил на льде руну, руну тёплую, светлую, живую.

В тот же миг тьма вспыхнула, увела за собой мужчину с факелом, растворила, растворилась сама, а Николь оказалась посреди цветущего поля куропаточьей травы, чьи блеклые, несмелые цветы тут и там показывались средь каменистой почвы. Поодаль паслись олени.
Николь может видеть двоих, девушку и парня: парень что-то рассказывал, а девушка, собирая цветы около него, слушала и иногда смеялась. В девушке можно было узнать Есению — о, как юна, свежа и красива она здесь! — а вот парень был незнакомый.
— На Фуге джинны живут, джинны — порождения стихийного хаоса, и сама Фуга — земля, где грань меж Каратадой и Хаосом истончилась. Поделена она на зоны, в зависимости от стихии... — можно было услышать, как рассказывал он тоном молодого профессора.
Всё вокруг цвело безмятежием и покоем.

Отредактировано Есения (2020-07-27 22:39:20)

— Земля огня, земля воды, земля воздуха и земля... земли, — продолжил он, и в его голосе чувствовалась улыбка.
Есения смеётся, звонко так, заливисто, она так никогда не смеялась при Николь.
— А границы между зонами резкие. Сделал шаг — и из холодной пустыни оказался в цветущих тропиках.
— Как если бы здесь зима с летом сосуществовали?
— Вроде того.
Есения проворно доплела венок и так же проворно, скача зайчиком, надела его на голову собеседнику, тут же отпрыгивая.
— А как выглядит твоя?..
Олени лениво подняли головы на Николь, и Есения тут же резко, вспуганным зверьком, оглянулась в ту сторону, всмотрелась, непонимающе склонила голову. Парень рядом с ней обернулся, поднялся на ноги и, выставив вперёд посох, шагнул перед Есенией, закрывая её. Его лицо было смазанным настолько, что черт совершенно нельзя было разобрать.
— Назовись! — потребовал он.
Есения вышла из-за его спины, совершенно не боясь шагнула к Николь, вгляделась очень внимательно.
Небо треснуло льдинкой.
Откуда-то пахнуло морозом.
Что-то ощущалось неправильным. Что-то было неправильно. Николь нарушила гармонию воспоминания?
— Ты здесь, чтобы причинить вред? — молодой маг поднял посох, приготовился сотворить какое-то заклинание, но тут произошло что-то странное и пугающее.
На его месте на мгновение — Николь могла быть в этом уверена — показалось Отчаяние, её сгорбившаяся фигура, горящие красным глаза, длинные тощие руки. 
"— Куда ты направляешься?
— Мне надо продолжать свою работу. Да и невзлюбили меня здесь что-то. Я ваши порядки нарушаю, нехорошо это. И ты...
— Я хочу с тобой!
— Тебе нельзя.
— Я сама решаю, что мне льзя. Я не хочу стать чьей-то женой. Я хочу... пойти с тобой! Увидеть мир! И...
— Нет.
— Но ты обещал! Ты... мы же..."

"Разве тебе не нужно следовать за ним? Найти его? Шаман сказал, что он ушёл и уже мёртв. Но он солгал. Я помогу тебе найти его."

Я помогу тебе.

Мгновение чужого воспоминания пронеслось, и Николь вернулась в восприятие текущего. Время будто замедлилось, заклинание уже готово было сорваться с его рук...
"Это ложь. Он и впрямь умер. Он под видом исследователя из Ордена немого сирина втерелся в доверие нашему племени и затем украл святыню прямо из-под носа нашего шамана. Затем исчез. Но шаман нашёл его и забрал его жизнь за богохульство. Мы не говорили Есении. Не хотели её потрясения. Как зря..."
Это был голос осколка. Он звучал тихо, но совсем рядом, словно тот говорил над ухом.
"Возможно, тебе стоит забрать его жизнь ещё раз. Или попытаться рассказать Есении правду. Восстановить естественность. Но я совершенно не знаю как..."

Есения с болезненным недоумением глядела на ту, что потревожила их единение, на то, как она приближается к её собеседнику. Так не должно быть. Чувства кричали о том, что это неправильно, что должно было быть по-другому. Она было потянулась к кинжалу на поясе, даже вытащила его из ножен, но... нет. Что-то её остановило.
Она сама не понимала что.
— Я тебя вроде бы знаю... — протянула Есения, глядя очень, очень пристально. Румянец веселья сошёл с её лица, оно было бледным и напуганным. Оно уже больше походило на лицо Есении в настоящем.
Ложная надежда? Миражи? Жестокая правда? О чём это она? Есения просто проживала свою жизнь, вполне... понятную. Шестнадцать лет она пасла оленей, охотилась, веселилась на праздниках. И...
— Ты только мешаешь! — яростный крик сорвался с уст лже-мага, морок мерцал, дрожал, рассеивался. В Николь полетели ледяные осколки, вместе с осколками воздух пронзило кружево инея, резко стало очень, очень холодно, куропаточью траву запорошил снег. Но осколкам не суждено было достигнуть своей цели. Не долетев до Николь, они растаяли, истекли кровью, и сама земля иссочилась алым; глаза лже-мага бешено вперились в Нико, пылая красным.
— Можешь даже не стараться! — захохотал он, нет, захохотала Отчаяние, и тело парня, пустая оболочка, роняя капли крови, осело на землю, у ног девушек.
Есения поглядела на него, затем подняла безумные от страха глаза на Николь, силясь что-то ей сказать, что-то спросить, но горло её сковал ужас. Поднялась вьюга, укрывшая собой участников этого происшествия, небо потемнело, вокруг поднялись сугробы.
Это уже что-то другое.
Они вдвоём стояли призраками у его тела, над которыми склонилась группа людей с факелами. У головы его сидел старик, видом своим внушавший благоговение вперемешку со страхом: огромный, как медведь, и в шкуре медведя, с оголёнными руками, что было совершенно не по погоде, увешанный амулетами, украшенный чёрными татуировками. Он кровью рисовал на лбу и щеках преступника руны, те самые руны, что рисовала Николь.
Тот парень тоже был одержимым?
Затем завёл утробную, рокочущую песнь, похожую на дрожь варгана, и остальные склонили головы — в молитве ли, в страхе ли.
— К-как же так... — бесцветным голосом прошептала Есения, подходя ближе к Николь, хватаясь за её рукав.
Мир рухнул.
Но это не принесло отчаяния.
Видение растворялось, Николь погрузилась вновь во тьму, в которой встретила дух отца Сени. Тот стоял у льдины, в которую воткнул горящий факел, облокотившись об неё, а в руках у него была резная трубка, дымящаяся. Дымок тянул чем-то пряным и вкусным, не вполне табаком. Завидев Николь, мужчина улыбнулся, отчего в уголках его глаз собрались лучистые морщинки.
— Рад тебя видеть вновь. Сложно было? Не утомилась? Будешь? — протянул ей трубку.
— Ты справилась, и это можно почувствовать: теплее стало, не находишь? Но для Отчаяния этого мало. У неё остались свои ниточки, которые надо бы разрезать.
Взял факел, вновь куда-то повёл Николь.
— Я вспомнил, где тебя видел. В первый раз, в смысле. Так-то ты с Есенией уже давно, вы с ней соратницы, да?.. — он крипло вздохнул. — Но вы ведь встречались уже, пару лет назад. Может, лет пять. Ты это помнишь? Вот Есения нет. Тьёвутлинн спрятал это воспоминание, исказил его как ему было нужно и уже готов был воспользоваться им. Мощная вещь... я бы даже сказал, тебе повезло, что он не успел. Вот... вот оно, да...
Они дошли до очередной ледяной глыбы, в которой тоже было заморожено что-то чёрное... и вроде бы кровь.
— Скажи, как будешь готова. Я открою его для тебя.

После того, как Николь дала знак, дух-отец вновь начертил ту самую руну, и тьма вновь вспыхнула, вновь Николь оказалась в совершенно другом месте.

Её ослепил свет. Ярчайший, тёплый, полуденный свет. Тепло, столь непривычное после царства льда, пронзило тело, вскружило голову вмиг, полностью завладело, заставило растаять. Бешено щебетали птицы, где-то неподалёку журчал ручей.
Всё пело магией.
Это была  .
Потоки магии можно было ощутить физически.
В воздухе парили причудливые куски земли, выстраивавшиеся в калейдоскоп зелени, в мозаику невообразимых фигур.
Терракомплекс.
Николь может видеть троих: Есению, какого-то парня и...
саму себя. Ну да.
Почему-то Николь вспомнила, что парня зовут Креван, но вся его фигура расплывалась, как дым по воздуху, точно он здесь был совершенно неважен. Зато фигуры Есении и Николь были очень, очень отчётливыми, прямо настоящими.
Они... разговаривали. Но звук их голосов был приглушённым, точно за завесой воды. Что они обсуждали?
И как Отчаяние на этот раз исковеркает воспоминание?

Отредактировано Есения (2020-07-28 23:20:20)

Всё казалось действительно очень милым и умиротворённым: между троицей разгоралась какая-то драма, со стороны выглядящая забавно и даже уморительно из-за того, что слов нельзя было разобрать. Но почему-то происходящее плыло. Отчётливым оставалось лишь впечатление от Терракомплекса, но не более. Отчаяние не успела доделать этот осколок воспоминания? Или этот момент не был важен, было важно лишь то, что после?
Облик той Николь менялся. Становился чем-то... вновь неправильным, но это была не та неправильность, что разлилась по предыдущему воспоминанию. Сама природа Николь менялась, и Кревана с Есенией это повергало в ужас. Тело Николь покрывалось фиолетовыми чешуями, черты лица тоже менялись, становились мужскими, волосы стали другого цвета. Во что Николь превращалась? Что с ней происходило?
По мере обращения лже-Николь творила опасные вещи: вот она что-то сделала с Креваном, отбросила его, и он остался лежать на земле, сникший; вот она идёт к Есении, сжавшейся в комочек от ужаса, с вполне понятными намерениями.
То есть вот как Отчаяние исказило это воспоминание. Решила настроить Есению против Николь, внушив ей, что Нико пыталась её когда-то там убить. И что Николь была не совсем Николь... и кажется, вот это Отчаяние уже не подстроило. Но разве можно было помнить наверняка?
Лже-Николь занесла свою руку-лапу над Есенией и в тот же момент заметила ту, что вторгнулась, обернула к ней своё лицо — странное, жуткое, плывущее, меняющееся между несколькими лицами.
Своим.
Гордыни.
И истинным Гордыней.
— Ага. А вот это уже забавно, — она словно бы уже забыла о Есении, и сам образ Есении смазался; остались лишь Николь, лже-Николь и умиротворённая Констанция.
Николь может видеть, насколько жутко правдива эта её пародия на саму себя.
— Этого даже можно было ожидать.
Лже-Николь вытащила кинжал, вспорола себе запястье — изрезанное шрамами и рубцами в несколько слоёв, — взяла в руки посох, тот самый посох, что погиб смертью храбрых в битве с Подателем. Кровь разлилась по воздуху, готовая во что-то превратиться.
[dice=1936-1936-5808-3872-4:3:-4:Магия крови IV]
[создать Барьер, впитывающий урон, на столько единиц, сколько выпадет на кубах]
— А ты ведь забыла, не правда ли? — рычащий голос, странная улыбка, светящиеся фиолетовым глаза.
[dice=5808-5808-3872-5808-4:3:-5:Школа воздуха II +1 от Одержимости]
[запульнуть в Николь электрически разряд]
С рук лже-Николь сорвалась цепная молния, врезающаяся в камни, разбивающая их, устремившаяся прямо на настоящую Николь.

Демон чуял эмоции Николь, её панику, её потерянность, даже, кажется, страх? — и наслаждался ими: лже-Николь всё сильнее расплывалась в улыбке, жуткой улыбке, обнажавшей заострённые зубы. С каждой минутой она всё более теряла свою человечность, становясь именно тем, кем и была, — демоном.
Но не Отчаянием.
Почему Гордыня? Откуда здесь взялся Гордыня? Или Есения одержима ещё и им?
Но нет, этого не могло быть.
Перенаправленную молнию лже-Николь поймала, выставив вперёд когтистую, покрытую плотной чешуёй руку, и электрический разряд прошёлся по ней, совершенно не причинив вреда, точно он был частью её природы.
А вот трюка с кровью демон не ожидал. Собственный барьер стал тюрьмой с шипованными прутьями, обратился острыми фиолетовыми наростами и вонзился в демона, сковывая его и пронзая плоть. Лже-Николь с бешенством выдрала из себя жвала клетки, и кровь разбрызгалась по мрамору странного святилища, на котором развернулось всё действо; но бешенство её тотчас исчезло, и она, задрав голову, с надменностью (впрочем, и лёгким любопытством тоже) глянула на настоящую Николь и протянула:
— Так ты до сих пор...
Взмахнула посохом, кровь, запятнавшая белый камень вокруг демона, засветилась, растеклась причудливыми символами, выстроилась в портал, в который лже-Николь тотчас провалилась.
Где же он откроется?
Спустя мгновение Николь-демон уже была за спиной настоящей и заносила меч, который успела отъединить от посоха, заносила чрезвычайно быстро и мощно: если Николь не сможет защититься, цена промаха будет равна жизни.

Довольный оскал сходил с морды чудовища: Николь заблокировала все свои чувства, превратившись в непробиваемую глыбу, что точно насмехалась над демоном. Это его злило. Она должна бояться! Она должна сходить с ума! Она ведь дерётся с самой собой!
Ей ведь напомнили, что она тоже была одержимой!!!
А она смела ничего не чувствовать! Да она смеётся над ним!
И атаку мечом так хорошо отразила, будто читала действия демона насквозь! И тоже чешуёй.
— Неужели ты до сих пор не поняла!!! — взревел демон вслед отскочившей Николь.
Он тоже отпрыгнул назад, нервно вставляя меч обратно в посох, махнул им, с визгом разрубая воздух. Лицо его, и так пугающее и отвратное, исказило бешенство. Ему точно не нравилось, что делала Николь.
Абсолютно не нравилось.
Николь призвала мелких сошек, безвредных Страхов, которые, тем не менее, наглыми мухами кое-где поистрепали демона, поцарапали его, поотрывали чешую, обнажая сочащуюся кровью плоть. Демоны Страха с удовольствием и даже упоением накидывались на лже-Николь, точно добыча была лакомой, очень, очень вкусной: демон боялся? Неужели он начинал бояться.
Лже-Николь провела ещё одну атаку молнией, на этот раз посильнее: от разряда на земле оставалась борозда, шальные, отскочившие в деревья и мраморные колонны неподалёку молнии разбили их в щепу и каменную крошку. От этого она точно не сможет защититься! Хотя бы чуть-чуть, но эта атака её заденет. Для закрепления демон выпустил вслед своей мощной атаке ещё одну, уже послабее — шаровую молнию, летевшую куда медленней предыдущего разряда.
По фиолетовой чешуе, уже почти полностью покрывшей кожу лже-Николь, периодически проскакивал электрический ток, наэлектризованность пропитывала воздух, и Терракомплекс отвечал на это: каменные глыбы залетали быстрее и хаотичней.
— Ты всегда была идиоткой, Николь, — отмахнувшись от очередного Страха, прошипел демон. — С тех пор, как ты призвала меня, вряд ли что-то изменилось. Это подтверждает то, что ты ринулась в больное, искажённое Отчаянием сознание этой бесполезной, совершенно ничтожной девчонки. Разве она стоит твоих усилий? Твоего времени? Твоей жизни? Абсолютно жалкий ошмёток, который даже человеком сложно назвать. Разве у тебя нет других дел?

Отредактировано Есения (2020-07-29 02:45:27)

Бешенство почти полностью захватило лже-Николь, превращая её в демона окончательно. Как?! Эта девчонка не умерла?! Не сдохла?! ОНА ПОСМЕЛА НЕ СДОХНУТЬ?!
Вместе с разгоревшейся яростью демон чувствовал, как слабеет, как его гордо поднятая голова склоняется, склоняется, и перед кем? Перед этой жалкой, тощей смертной! А та всё равно возвышалась над ним, давила его своей силой, силой своей воли, своей магии... и демон поддавался, преклонялся всё ниже и ниже, пусть и рычал от безумной ненависти, ослепившей его.
— Ты сгниёшь в своей гордыне! Гордыня сломит тебя когда-нибудь! — проскрежетал он совершенно нечеловеческим голосом.
Он сопротивлялся, отчаянно сопротивлялся, но человек оказался сильней. Демон упал на колени, выронив посох, и своими когтями начал драть свою грудь, шею, лицо: он ревел, истошно вопил от боли и ненависти, но продолжал раздирать себя заживо, разбрасывая ошмётки чешуйчатой кожи. Самая его сущность рассеивалась, вся его фигура растворялась, и из воздуха пропадала наэлектризованность.
Вскоре всё затихло, и только озорной ручей продолжал звонко журчать.
Терракомплекс будто и не заметил того, что здесь развернулось.

Есения продолжала сидеть у колонны, вжавшись в неё испуганным котёнком. На шаги Николь она отреагировала с тихим писком спрятав голову в плечи, но, заслышав её голос — такой спокойный, такой сочувствующий — нерешительно подняла голову, судорожно кивнула, хлопая короткими ресницами.
— В-в п-порядке.
Она поднялась на ноги, огляделась. Кревана и след простыл.
— Ты убила саму себя? — голосом невинного ребёнка спросила Есения, утирая слёзы с лица. — Т-так странно... — надрывно усмехнулась она, а затем бросилась к Николь, обняла её крепко-крепко, прижалась к ней, уткнула лицо в пышные рыжие кудряшки. Кожа Есении чувствовалась тёплой.
— Спасибо, — прошептала она тихо, и видение начало растворяться.

И вновь Николь в темноте ледяного ничто, где её вновь поджидал дух-отец. На этот раз он где-то раздобыл пару расстегаев и один добродушно жевал, по-прежнему держа факел в другой руке. Факел, казалось, нисколечко не прогорел. Он оглядел Николь довольным, тёплым взглядом, спросил взволнованно:
— А в этот раз, чай, тебя поистрепало? Ну-ка, не бойся, заврачую. Кто знает, что тебя дальше-то поджидает.
[dice=1936-5808-3872-1936-4:3:-2:Вера Изумрудной луны III +2 от артефакта +1 от Пурпурной луны]
[исцелить Николь]

Закончил с Николь, протянул ей второй расстегай, уже более нерешительно — что-то вечно она от всего отказывалась.
— Ты меня по-прежнему за бабайку какую принимаешь, да? Или за бесплотного духа без чувств, что, считай, просто морок... ну, оно, может, и правда, дитя. У меня человеческого ничего почти не осталось. Только надежда, воспоминания да к дочке любовь. Да...
Он вновь почесал затылок, трепля белокурые, длинные волосы, такие же светлые, как у Есении.
— Обидно немного, но да и ладно. Меня обида ранить не должна. Я защитник. Отец. Ты, вон, тоже защитница... — оглядел её сочувственно и даже с уважением. — Благодарен я тебе, даже если и не получится у тебя демона выгнать. Но да у тебя получится. Нутром, вон, — похлопал себя по животу. — Чую.
Он замолк, замолк надолго.
Ничего не менялось.
По-прежнему была тьма, по-прежнему был лёд, по-прежнему был холод.
Ничего не менялось.
—Ну, подождём... может, поболтать о чём хочешь? Нет?.. — вздохнул. От него прямо-таки веяло аурой старика-которого-уже-не-берут-в-расчёт, той самой, которая бывает у отцов, что искренне хотят быть на волне со своими детьми, но уже осознают, что слишком стары и отсталы от жизни для этого, а потому тоскуют.
Время шло.
Много времени проходило.
Ничего не менялось.
Отчаяние не показывалось.
— Я вот что подумал... чую я демона, рядом он совсем, да вот... не вылезает. Она знаешь как: как бабка старая, карга-сплетница: прислонилась к калитке, прислушивается, нос свой больно длинный тянет, чё-то они там болтают? Но сама не зайдёт. А если подкрасться к калитке да замок вышибить, бабка-сплетница возьмёт да и упадёт! Потому что всем весом на неё облокотилась. Да... Так вот... Я этот замок. Если ты понимаешь, о чём я, — тон из шутливого стал серьёзным и печальным.
— Я — надежда, последняя та калитка, что её держит. Ты убери надежду — и оков не останется. Отчаяние само, хочет не хочет, а на тебя вывалится, потому что, ну, иначе не может, сама разрослась так, что себя не контролирует. А сама она не вылезет, ей выгоднее, чтобы ты тут стояла, нос морозила, — он то ли для виду, то ли так совпало, утёр свой нос, шмыгнув. — Так как-то я разумею. Убей меня. Развей по ветру. Освободишь заодно... Я ведь насильно здесь заперт, эхом пустым раздаюсь. Сколько уж лет жену не видел, собратьев своих... они ж ведь у Бога-Оленя давно все, в посмертной Слави пируют, а я один-одинёшенек тут остался, тоскую по ним, кручинюсь. Выручишь старика... — он усмехнулся.
— За Есению не бойся: я ей пользы больно много здесь не приношу, а из Слави всем Одалем хоть приглядывать за ней будем. Да и без демона зачем я ей тут нужен? А демона ты выгонишь, — улыбнулся, нерешительно, мягко хлопнул Николь по плечу.
— Любо мне будет смерть от такой славной девушки как ты принять.

Отредактировано Есения (2020-07-29 03:54:44)

На пожелание Николь хохотнул: ему очень понравилось, как та попыталась соблюсти их традиции, пусть и не была частью племени. Действительно славная девушка. Как же хотелось, чтобы у неё всё было хорошо.
— Воистину спасибо, дорогая.
Он нагнулся, чтобы Николь смогла достать до его лба, и не прекращал улыбаться. Кажется, он даже был рад. Даже счастлив.
Его силуэт начал плыть, растворяться, тихо, без страшных завываний и эффектных вспышек и прочего. Не то, что было совсем недавно.
— Жёнушка по головушке снова настучит, опять я припозднился... — с тихим смехом сказал он, и это были последние его слова.
Факел с гулким стуком упал на ледяной пол, осветив причудливый узор на нем. Николь осталась в одиночестве.
Вновь всё затихло, вновь время замерло. И ничего не происходило. Чувствовалось только, что что-то изменилось, а вот что — загадка.
Через некоторое время вновь послышались шаги: Отчаяние? Соизволила-таки?
Но нет, это была Есения, которая, испуганно озираясь, спешила на свет факела, к Николь.
— Николь! — радостно воскликнула она, подходя ближе. — А меня сюда пустило, представляешь? Что ты такого содеяла?
По крайней мере, теперь Николь не была одна.
Слышался тонкий, тихий треск, как будто лёд где-то вдали раскалывался; воздух менялся, становилось душно, становилось тяжело дышать, будто с каждым вдохом лёгкие изнутри покрывались инеем.
Что-то должно было произойти.
[dice=1936-1936-3872-3872-4:3:-5:Школа воды III]
[вновь бросок на подчинение Николь]

— Ну и местечко, дюже тут неприятно, — нахмурившись, пробормотала Есения. — Может, выйдем отсюда?
Треск льда стал оглушительным, и послышался смех.
— Нет-нет, вы никуда не пойдёте! — голос Отчаяния.
Завывание вьюги.
— Глядела-глядела я за тобой, Николь, всё думала: действительно что ли прикончишь старика или блефуешь? И ведь прикончила! Всё на своём пути сметаешь, даже саму себя не пожалела, — голос звучал отовсюду. — А ты вообще задумывалась о том, что он тебя обманул? Задумывалась над тем, к каким последствиям приведут твои действия? Так нагло вторгаться в воспоминания и менять их так грубо! Убивать в них, проливать кровь, менять ход вещей! Думаешь, на Есении это не скажется? Попомни моё слово: если вы меня изгоните, она будет хуже, куда хуже, чем будучи одержимой! И всё из-за тебя.
Сковывающий, цепенеющий мороз.
[dice=1936-3872-5808-1936-4:3:-4:Школа воды III +1 от окружения]
[сковать тело Николь, требуется проверка Телосложения или  Воли]
— Представляешь, как она сейчас страдает там, в Каратаде! Да она может натурально сойти с ума.
[dice=1936-1936-3872-5808-4:3:-3:Школа воды III +1 от окружения +1 атака из темноты]
В Николь полетели острейшие ледяные осколки, полетели словно бы отовсюду.

— В смысле пуга-ать? — в голосе послышалась сладость. — Ты думаешь, я тебя застращать пытаюсь? Но ведь я говорю правду! Я слишком хорошо знаю Есению и слишком хорошо знаю, как может аукнуться игра с разумом. А вот ты — ты не демон, — ты этого не можешь знать! Откуда бы?
Есения заозиралась, пытаясь понять, откуда идёт голос. Она в первый раз лицом к лицу столкнулась со своим паразитом — и не знала, что по этому поводу чувствовать. Гнев? Страх? Презрение? Почему-то не чувствовалось ничего.
— Попробую, — ответила она Николь на просьбу найти Отчаяние.
Подняла факел, который всё ещё не погас, крикнула в пустоту:
— Так это ты мне всю жизнь отравляла, паразитка? Змея подколодная, на груди пригревшаяся!
Послышался искренний смех: кажется, Отчаяние позабавил этот тявк.
— Послушайте-ка, кто голос подал! Ужель считаешь, что вы меня победить сможете? Да ты полностью под моей властью!
Есения напряжённо вслушалась, чувствуя голос льда, следя за эхом.
— Сверху она.
[Передача Преимущества +2 Николь]

Снова почувствовался накал мороза.
— Я тебе едва ли чем тут услужу, надеюсь, хоть мешаться не буду, — виновато произнесла Есения, подходя ближе к Николь. В конце концов, она действительно тут хозяйка, это её разум. Разобраться бы только, как этим местом управлять, как заставить его свои желания исполнять.
— Ты это молодец, что спасаешь Есению, — проникновенно-сочувственный голос.
Но кто спасёт тебя?
[dice=1936-3872-3872-1936-4:3:-3:Школа воды II +1 от окружения +1 атака из темноты +2 Преимущество +1 Пурпурная луна]
[наколдовать ледяных трэллов-слуг: результат — два трэлла-слуги со здоровьем 4 единицы]
Из тьмы показались фигуры, выточенные из сияющего, слепящего льда, очевидно враждебные. И если приглядеться, можно было понять, что они изображали отца Николь и отца Есении. У отца Николь был посох, у отца Есении — кастеты в виде медвежьих когтей. Всё изо льда.
— Небось соскучились уже по батькам своим? — захихикала Отчаяние. — Это не всё!
Пол под ними затрясся, послышался рокочущий гул где-то сверху. Сверху же полетели осколки льда.
[dice=1936-3872-1936-3872-4:3:-2:Школа воды III +1 от окружения +1 атака из темноты +1 Пурпурная луна]
[В Николь летит аграменая ледышка]
Есения, прежде следившая за действиями трэллов, посмотрела наверх, вгляделась в темноту, стараясь там что-то разобрать.
— Там что-то большое... уложит нас будь здоров! И увернуться едва ли успеем. Сможешь щит какой начаровать? — с беспокойством, впрочем, без паники, спросила она.

Отредактировано Есения (2020-07-29 17:20:50)

Светящаяся серебряным сфера, посланная Николь, осветила громадную, просто гигантскую пещеру из чёрного льда: потолок щерился тысячами зубастых — клыки в три ряда — пастей, которые кровожадно клацали — прямо как отвратительное нечто вместо рта у Отчаяния. Вперемешку с этими омерзительными челюстями потолок и стены утыкивали глаза, горящие красным, глаза, что постоянно моргали и пялились на Николь, следили за ней. Из чёрных стен торчали, примороженные, уходящие вглубь, заледенелые трупы людей — чёрная плоть, искажённые отчаянием лица, обмёрзлые кости.
Все их жертвы.
Есения в ужасе прикрыла рот рукой, глаза наполнились слезами.
— О боги...
Вот так выглядит твоё подсознание, Есения.
Николь хорошо защитилась от ледяной глыбы — меньшего Отчаяние, уже давно за ней наблюдавшая, и не ждала. Только вот этот щит, что заживлял её раны...
— Что это за трюк? Это тот призрак на тебя наложил? Впрочем, чары не могут длиться вечно! — прошипела она, и пасти задвигались яростнее.
У потолка метнулась какая-то плохо различимая тень — видимо, это и было Отчаяние, видимо, ей было удобнее принимать более миниатюрные формы, нежели формы пещеры или арктической пустыни. Хотя кто знал — она могла позволить себе быть чем угодно и нескольким одновременно.
Есению словно и не зацепило осколками: она осталась совершенно невредима. Точно Отчаяние старательно отводит от неё все свои атаки. Оно и понятно: демону не было выгодно, чтобы хозяйка этого мира погибла, иначе он не просто потеряет свою игрушку — он погибнет сам.
— "Для такой сошки"?! — Отчаяние захохотала, и её хохот сотряс своды пещеры, будто пещера тоже смеялась. Видимо, сегодня у демона был юмористический вечер. — А ты бойкая! Мне это... не нравится. Зато мне понравится тебя давить!
Цепная молния словно совершенно не причинила вреда ледяным трэллам: разряды прошлись по льду, ничего ему не сделав. А вот теперь их очередь атаковать.
Трэлл-отец Николь поднял посох, вот только вместо крови он атаковал льдом.
[dice=3872-3872-1936-3872-4:3:-4:Школа воды III +1 луна]
[в Николь летят ледяные осколки]
Затем он, пользуясь моментом, наколдовал что-то на кастеты отца Есении, и те заполыхали ледяным пламенем, что испарялся даже здесь — настолько ледяными стали его когти.
[dice=1936-1936-5808-1936-4:3:-4:Школа воды III +1 луна]
[создание Преимущества]

Есения, пользуясь заминкой, решила тоже кой-чем помочь той, что сражалась за неё: она подлетела к ней, сияющими бирюзовым руками расторопно вывела на запястья Николь руны — такие же, какие чертил её отец на льду, чтобы выпустить воспоминания, — и Николь может почувствовать, как холод отступает, как ей становится тепло, а кровь движется быстрее.
[Передача Преимущества +2 на атаки по ледяным целям или защиту ото льда]
— Коли они такие морозные, надобно согреться, — попыталась она неловко пошутить.
Трэлл-отец Есении ринулся атаковать, замахиваясь одной рукой с ледяными когтями и тут же атакуя второй.
[dice=3872-3872-1936-1936-4:3:-3:Бой III +2 Преимущество]
[первая атака]
[dice=3872-3872-1936-5808-4:3:-5:Бой III]
[вторая атака]

Есения, отскочив от него и молясь, чтобы Николь смогла защититься, подхватила с пола ледяные осколки, своей формой и остротой напоминавшие лезвия, и швырнула их в трэлла-мага, словно метательные ножи.
[dice=5808-3872-1936-3872-4:3:-6:Точность II]
[атака метательными ледяными осколками, авось прокнется]
[dice=3872-5808-1936-5808-4:3:-5:Атлетика III]
[тут же на защиту]

— Битва становится жаркой! — ехидным тоном проговорила Отчаяние.
Пол вновь задрожал: она готовит очередную атаку, кажется, довольно смертоносную.
[dice=1936-3872-1936-3872-4:3:-3:Школа воды III +1 от окружения +1 луна]
[первая ледяная пика]
[dice=1936-5808-1936-5808-4:3:-3:Школа воды III +1 от окружения +1 луна]
[вторая ледяная пика]

Изо льда под ногами Николь выдвинулось два длинных ледяных шипа, направленных прямо на неё, грозязь пронзить её насквозь.
— Из тебя выйдет отличное канапе, детка! — пропитанный насмешливым смехом голос демона.

Отредактировано Есения (2020-07-29 19:50:37)