Итак, оба трэлла оказались разбиты, а Есения вскоре освободилась от морози Отчаяния и, тяжело дыша, проплелась обратно к Николь, что выглядела ужасно, просто ужасно.
— Ты как? Нужна помощь? Могу исцелить.
Есения уже было приготовилась врачевать Николь, как та сотворила какую-то свою магию, и от этого Есения пошатнулась, схватилась за голову, словно её резко пронзила мигрень. Она осела на пол, по прежнему держась за голову, впившись пальцами в волосы, в которых, если приглядеться, можно было заметить серебряные ниточки. Есения не издавала никаких звуков и видно было по её напряжённому, сосредоточенному лицу, что она боролась. Может, это и не действия Николь так на ней сказались? Может, это Отчаяние чудит, стараясь полностью захватить её под контроль?
Зато пещере явно было очень, очень больно: тёплая живая кровь затекла в её щели, растапливая лёд, разрушая тысячелетний лёд; красные глаза распахнулись, налились кровью, остекленели, омерзительные пасти раскрылись в немом крике.
И Отчаяние не заставила себя долго ждать.
— Что ты творишь, идиотка?! — возопила она, и своды пещеры с гулом задрожали; с потолка упала парочка ледяных сталактитов.
Крик демона пронзил голову Есении новой болью.
— Да ты действительно хочешь прикончить её! — истерично захохотала Отчаяние.
Ледяные сталактиты вновь повалились с потолка, но на этот раз быстрее и прицельнее: это была атака демона.
[dice=3872-3872-1936-3872-4:3:-4:Школа воды III +1 окружение +1 луна]
[сталактитовый дооощщь]
Ледяные глыбы, уже успевшие отколоться от стен пещеры и валявшиеся на полу, задвигались, заскользили по направлению к Николь, ощерившись острыми костями.
[dice=1936-3872-3872-1936-4:3:-4:Школа воды III +1 окружение +1 луна]
[хоккееей]

Смех сотрясал своды грота.
Смех. Торжествующий, истеричный, хрипящий смех.
— Да! Давай! Сделай это! Похорони себя и её в ледяной могиле! — истошно визжала Отчаяние.
Лёд, вырванный лозами Николь, опадал на землю, раскалывался, падал со стен, с потолка, падал, задевал волшебницу крови; стоял оглушительный гул, точно они стояли посреди лавины, водопада, землетрясения, и всё это вместе. Есения упала на пол, сворачиваясь в клубок, сжимая голову в адской агонии. Мучения её были беззвучны, но ошеломительные. Она мгновенно поседела.
Всё происходящее превратилось в сущий кошмар: пещера обваливалась, уничтожалась; кажется, демон, погибая, старался забрать с собой как можно больше, причинить своей смертью как можно больше вреда.
Им с Николь надо было уносить ноги отсюда, поскорее выбираться, иначе их действительно похоронит под глыбами льда, затопит водой, в которую они растают. Но Есения была совершенно недееспособна, поэтому Николь пришлось схватить её за шкирку, насильно поставить на ноги и заставить бежать, пока выход не завалило.
Грохот, грохот, нескончаемый грохот.
И эхо смеха демона, последнее его торжество, пир его агонии.

Всё было тихо.
Они стояли в ледяной пещере, стараясь отдышаться. Есения тут же повалилась на пол, но уже не валялась там, а просто сидела, удерживаясь за ледяную полусферу. Лицо её было каменным, ничего не выражавшим, а волосы — белыми, как свежевыпавший снег.
Ощущение отчаяния из воздуха пропало, было мирно, спокойно, только вода по-прежнему стекала из дыр в стене, журча немного более весело. Всё закончилось? Им можно было уходить отсюда?
Неужели всё действительно закончилось?

Есения будто бы никак не реагировала на объятия и слова Николь, на её поглаживания по волосам, будто пережитая агония превратила её в овоща, в пустышку, не способную мыслить и чувствовать. Она даже не моргала.
Просто застыла стёклышком.
И вокруг тоже ничего не менялось.
Так прошла пара минут, может, чуть больше; Есения слегка шевельнулась.
— Почему словно ничего и не изменилось? — прошептала она слабо, еле слышно, почти одними губами.
И действительно: демон повержен, это чувствовалось, это было очевидно. Но место... осталось прежним. Тот же лёд. Тот же холод. Выйди наружу — и там, скорее всего, всё те же заснеженные горы, ледяные пустыни. Да что не так?!
Есения тихо заплакала — только слёзы медленно текли по щекам. Убийство Отчаяния не принесло ей надежду.
Тогда в чём был смысл?
Впрочем, может, это дело наживное? Паразит-то повержен. Может, пора была уходить?
Но нет.
Нет.
Нет.
Нет.

Тут явно было что-то не так. Всё должно было быть по-другому.
Что же делать дальше? Где выход? Где наводка? Хотя бы одна наводка!
Проходило время, долгое, может, минуты, может, года. Есения ждала... нет, она не ждала, она ничего не ждала. Она просто существовала здесь, пойманная в безвременье. Как и Николь, наверное.
— Мне жаль, но... кажется, в какой-то момент что-то пошло не так. Я благодарна тебе, но... — Есения замолкла.

Есения беззащитным зверьком жалась к Николь, такой тёплой, такой родной. Ведь Николь рисковала своей жизнью, своим разумом ради неё, Есении. И благодарность её была неизмерима: она теперь точно, не смотря ни на что, будет защищать Николь до конца, стоять за неё насмерть.
Ведь и Николь стояла за неё насмерть.
Всё что будет в жизнь хорошее в дальнейшем — всё оно благодаря Николь.
Спасибо, Николь.
На слова её поглядела ей в глаза, взором ясным, голубым, как прозрачная льдинка, как северное небо — никакой больше замутнённости, никаких красных отблесков. Поглядела несчастно, со страданием, но это несчастье было совсем другое уже, не то что раньше. Не затравленное. Не забитое. А несчастье многих бед, что они вместе пережили.
Беды, что связали их невидимой ниточкой.
И затем вместо Николь она увидела не её, увидела кого-то другого, увидела его, далёкого, очень далёкого, но это был он, и сердце Есении затрепетало. Она видела его, они встречались где-то. Он тоже был таким родным...
— Спасибо... — прошептала она и замолкла: он чмокнул её в лоб, так легонько и так нежно. Есения взглянула на него круглыми от изумления глазами, затем потупила взгляд, опустила глаза, губы её задрожали; она кинулась в его объятья, умиротворённо вздыхая в его тепле, прижимаясь изо всех сил. Её руки — такие уже тёплые — нежно поглаживали их оголённую, израненную кожу, и пальцы украдкой горели изумрудным, незаметно залечивая их раны.
Они сражались за неё.
И они победили.
Есения улыбнулась.
Вода зашумела сильнее, заструилась резвей, запенилась, а затем шум её стал как будто не непрерывным, а мерным, ритмичным. Как... морской прибой? И в воздухе повеяло свежим бризом, солью.
Из-под фигур, закрывавших проход в подсознание, просочилась вода, просочилась настоящим прибоем: то показывалась, то снова пряталась. Прибой лизал ледяной пол, точно песок, и уже достиг сидевших, обжёг им кожу слишком тёплой для этого мира водой.
Где-то вдали послышался крик чаек.
Стена таяла, таяла медленно и незаметно глазу. За растворявшимся, уже почти прозрачным льдом показался другой мир, где сиял персиковый, жизнерадостный свет, свет закатного солнца, такой непривычный этому месту.
Два мира столкнулись.
Чайки показались на горизонте, приближались, залетали в наполовину исчезнувший ледяной грот, парили там, недоумённо вскрикивая. И действительно: что это было за место такое странное? Чайки первый раз его видели.
Послышался бег по песку, чьё-то весёлое дыхание.
Есения подняла голову, отлипая от них.
— Эй! — над ними кто-то стоял.
Стояла...
Такой живой, тёплый, радостный голос.
— Ну вот ты где! Обыскалась! — безмятежный смех, высокий, забавный треньк. — Снова от меня убежал. Ох... а это... так ты себе другую партнёршу по танцам нашёл? Так бы и сказал... — не очень печально, просто удивлённо.
— Ну да пойдёмте тогда втроём танцевать! — засмеялась она.
Она начала выплясывать вокруг них, играя пышными юбками, и аккомпанимировать себе на какой-то маленькой смешной гитарке. Она была вся увешана цветами и лентами, побрякушками, ожерельями из цветов. Одно из них она навесила на шею Есении, второе — им.
Кто она?