Размеренное веселье, приправленное долей крепкого алкоголя, не заходит сверх всяких приличий, что удивляет Карбьера. Видно, не смотря на то, что завсегдатаи тут были отпетыми выпивохами, но порядки, установленные условными рамками здравого смысла, знали и соблюдали послушно. В такой маленькой деревеньке люди собираются только в трактире да церкви, а уж в последней им точно не до веселья. Либо служба, либо похороны - уж о свадьбах лич заикаться бы не стал, молодых людей он тут ещё не видал, а те что есть наверняка рвутся в Ричпорт или Палантир.

Дабы немного расслабиться в окружающей обстановке, Карбьер хотел было откинуться на спинку своего сиденья, но, едва удержав равновесие, недовольно цыкает языком - совсем забыл, что у лавок такие не предусмотрены. Он упирается локтями в стол, готовый и дальше играть роль безмолвного охранника, но отмалчиваться и дальше, когда сестра напрямую задаёт ему вопрос, уже не выходит. Что такое икона? Кто бы мог знать, что прожившему тысячу лет существу что-то может быть неведомо на этом свете.

- Изображение с ликом святого, моя госпожа - Почтительно склонив голову, сообщает лич - Иконы посвящают только Терезе и тем, кого она нарекла своими послами на этой грешной земле. Спорная традиция, распространенная только среди людей, иные народы называют её богохульной, но факт остаётся фактом - с каждой такой иконой связана своя уникальная история.

- [shadow=navy]А слыхали б вы нашу, так сразу в храм бы и отправились![/shadow] - Встрял старик, доселе пытавшийся приструнить старуху рядом с собой - [shadow=navy]Отец наш Малуур, да будет пухом ему земля, пред самой смертью рассказывал, шо пришла к нему, значится, во сне сама Тереза, шоб мне на этом месте провалиться! И говорит ему, мол, иди, выкопай икону, что спрятана в корнях тиса, да в храме своём выстави, будет она чудеса творить. А как богине-то откажешь? Взял с собой пару молодцев да пошёл. Да и нашёл ведь! Говаривают те молодцы, шо када копали, лопатою нечаянно ту задели, а из неё - батюшки! - кровь человечья льётся! Ну чудеса, точно говорю ж.[/shadow]

- Да хватит пургу-то нести! - Перебил его один из посетителей - Знаем мы твои истории, черт старый, уж чо те привидится по пьяни...

- [shadow=navy]Поговори мне тут, щегол![/shadow]

И вновь трактир наполнился суетой, разговорами и перебранками. Будто и не было никакого разговора о той самой иконе: все шло своим чередом. Явно позабавленный рассказом Карбьер поднимает налитую до краёв стопку, кажется, даже не свою.

- Ну, за отца Малуура. Человек, вроде, не плохой был, так отчего бы и не помянуть?

Лич склонил голову, пытаясь разгадать, что за слово слетело с уст Керастес, но попытки эти быстро оставил: очевидно, то был язык ему не знакомый. Возможно, не знакомый никому из ныне живущих, погребенный вместе с великим городом где-то в бесконечных песках жестокой пустыни. В душе Карбьера вспыхивает интерес, какой не покидал его с самого знакомства со своей названной сестрой. Как сильно мир её, существовавший тысячу лет назад, был похож на мир сегодняшний, сумасшедший и переменчивый? Вопрос для множества дискуссий, но поднимать его в трактире, средь алкоголя и пьяниц – затея казалась не из лучших.

- И все же люди алчут этого влияния – Тихо добавляет он, так, чтобы пригревшие уши пьяницы не услыхали его философских размышлений – Отвечать за свою жизнь самому не так соблазнительно, как возложить это бремя на кого-то другого. Кого-то более могущественного, чем простой смертный. Жаль, что в наивности своей они не догадываются, какого это, быть полностью в чужой воле.

Тонкие губы кривятся в ироничной усмешке – разве не был сам лич в их числе ещё пять лет назад? Пускай отчасти, всего лишь пытаясь выкроить для себя лишние годы жизни, пока лично не ступил за ту её грань, откуда обычно не возвращаются. Смерть воистину обличает сущность некоторых вещей. Или извращает привычный на них взгляд, тут уж кому что.

Старик в углу смеется, явно польщенный вниманием иностранной гостьи, и тянется было наполнить свою кружку в очередной раз, да тут же получает по рукам от старухи, всё время его рассказа сидевшей мрачнее тучи.

- [shadow=red]Ишь чо удумали[/shadow] – Чужой интерес к иконе, единственной реликвии, что имелась в этой захудалой деревеньке, ей совсем не по душе – [shadow=red]Не положено в храм-то чужим суваться! Как помер наш отец Малуур, так и закрыли её, шобы дух его успел с местами родными попрощаться, да помолиться за наши грехи. Сорока дней не вышло ишо, а ты чужих уж туды заводишь, как в музей![/shadow]

Новый удар прилетает старику прямо по лысой макушке, а тот и сам уж готов в драку со старухой лезть, да местные не дают, не иначе как привыкшие к вздорному нраву этой парочки. Только замахнуться и может, грозно потрясая кулаком у чужого лица.

- [shadow=navy]Тьфу на тебя, кошка облезлая! Пущай ступает, свечечку поставит за его упокой. [/shadow]

Наблюдавший за сей сценой Карбьер закатывает глаза – ну и народец. В иных заведениях, где на гостей обращали гораздо меньше внимания, ему было не в пример спокойнее. Рассказ об иконе ему показался не более, чем очередной байкой, что любящие приукрашивать церковники рассказывали своим прихожанам.

Под конец вечера Аунар позволил себе слегка расслабиться, но вот внимательный наблюдатель мог бы заметить, что мужчина только делал вид, будто пил, хотя в творившейся суматохе и шуме надо было очень постараться, чтобы такое заметить. Ему приходилось играть эту роль, ведь иначе он бы здорово выделялся, и не только своей странной для местных манерой держать лицо скрытым за капюшоном, тогда как здесь драки начинались и за куда меньшие вещи. Но, ничего подобного не произошло в итоге, и он без происшествий проследовал вместе со слегка перебравшей женой в снятую ими комнатушку.

Впрочем, выпила Керастес не настолько много, чтобы сразу же завалиться на кровать, скорее даже наоборот, ее занимало кое-что иное – то, что темный эльф всегда приветствовал, особенно когда сама она высказывала столь игривую инициативу. Приходилось признать, что несмотря на его личный опыт, эта темнокожая особа была совершенно невероятной, каждый раз удивляя его своими возможностями, фантазиями и любопытными особенностями, которые он нигде больше не увидел бы. Был ли это опыт долгих столетий, или же она попросту была из другого времени, где обычаи тоже были иные, либо же, что наиболее вероятно – и то, и другое сразу. В любом случае, темный эльф был всякий раз в восторге.

В этот раз он явно предвкушал нечто этакое, но их весьма грубо прервали – какой-то осел, изрядно набравшись, решил взять штурмом второй этаж этого убогого постоялого двора, при этом умудрившись даже забраться по приставленной к внешнему подоконнику не то лестнице, не то стремянке и даже не переломав себе ничего при этом. Ну, вот это-то было поправимо. Взбешенный темный эльф молниеносно подскочил к окну и открывая его, ударом сабли плашмя по голове оглушая излишне ретивого деревенского увальня, после чего уже ударом ноги сбрасывая его обратно вниз, очевидно, прямо на группу его дружков. Это могло бы убить или, по крайней мере, сильно покалечить, да вот только идиот был слишком пьян, чтобы что-то себе сломать. Аунар надеялся, что тот все же что-то себе сломает, притом довольно ценное, ну а если он придет в себя и растрезвонит про страшного темного эльфа, то некромант с превеликим удовольствием зальет эту убогую деревушку кровью, ибо ему до смерти уже надоело цацкаться со всяким сбродом, особенно с тупоумным деревенским отродьем.

Слышавший весь творящийся за окном цирк Карбьер мученически спрятал лицо в ладонях: ни минуты покоя! Гомон, какой не услыхать на иной рыночной площади, не давал сосредоточиться на собственных мыслях и делах, а это влекло за собой высшую степень раздражения. Может, ещё одна ночка наедине с Афермой – не самый худший вариант, в его-то положении?

Внизу что-то рухнуло, почти не слышно за всей этой какофонией звуков, усилившейся в два счета, и Карбьер, хотевший было уже встать со своего места, вновь рухнул на жесткую кровать. Нет-нет, лезть в разборки с пьяным быдлом ему только не хватало. Привыкнув к гробовой тишине кладбищ и склепов, начинаешь забывать, каким громким может оказаться иное проявление жизни на этом фоне, но… Боги милостивые, это просто невыносимо! Не иначе как брало верх происхождение человека пускай не благородного, но и не черни: оттого и присутствие шумных деревенских под боком злило лича неимоверно.

Все ж таки не выдержав, он спустился на первый этаж, а там – тенью скользнул мимо скандальных пьяниц. Те, увлеченные криками и спором, не обратили никакого внимания на фигуру в темном плаще, а Карбьеру того было и не надо. Что и говори, а с мертвыми у него общение всегда складывалось не в пример лучше. Желая найти местечко потише, он стремительно удалялся от постоялого двора.

На утро Карбьера в комнате не застать: так и не вернулся с ночной прогулки о которой, по старой дурной привычке, предупредил постфактум, оставленной на кровати запиской. Ушел туда, не знаю куда, а вот цель оказалась более четкой – отыскать покоя на этой грешной земле, хотя бы до рассвета. Судя по всему, этого у него либо не вышло в принципе, либо получилось слишком хорошо, коли с восходом солнца назад он так и не явился.

Далеко ему, в любом случае, не деться, а отыскать мертвеца, если он не вздумает прятаться, не самая большая проблема. С опозданием, но Карбьер появляется у постоялого двора, а точнее – в конюшнях, собирая Орфея в дорогу. Настроение у обоих будто бы приподнятое, и если с грифоном всё было понятно – очередной кусок мяса не мог не обрадовать прожорливого зверя – то вот о причинах появления улыбки на своем лице лич предпочел умолчать до поры, до времени.