Больно, как же было больно. Настолько, что ни о чем другом и думать было нельзя; лишь одна эта мысль отчаянно пульсировала в голове.
Медея, конечно, давно привыкла к такому. Но все же, боль, настоящая животная боль — именно та вещь, которую невозможно перестать замечать, только, может, смириться... Женщина старалась  сосредоточиться на своем медленном дыхании, в тщетной попытке переждать — обычно это помогало; но сейчас будто что-то мешало сделать вдох... и невыносимо хотелось откашляться.
У нее давно не было сил открыть глаза, и ничто не помогало ей отследить моменты милосердного забытья, накрывающие ее все чаще и чаще.
Что она снова потеряла сознание Баал-зевул поняла только когда вновь очнулась от того, что непроизвольно пьет какое-то зелье — глотательный рефлекс сработал сам собой. Отточенные знания запахов даже на грани смерти подсказали ей, что зелье было лечебным.
Впрочем, она поняла бы это и так — по тому, как ей стало чуть-чуть, совсем немного, но легче; и, воспользовавшись появившимся силами, немедленно слабо поморщилась.
— ... дитя... — уловила она отрывок фразы краем уха.
А после почувствовала прикосновение теплой, лечебной магии к своей груди. Дышать сразу же стало намного легче; и Медея, сразу же воспользовавшись этим, зашлась в кашле — ох, как же она мечтала об этом! Она не могла видеть, как кровь, от которой она так старалась освободить легкие, с этим кашлем отлетает сильным скопом брызг прямо на незадачливую, слишком низко склонившуюся спасительницу.
После ей дали напиться — полностью это металлический вкус крови во рту не перебило, но все же. Медея задышала ровнее, собираясь с силами и с мыслями; у нее даже получилось на мгновение открыть глаза, чтобы различить расплывчатый женский силуэт — но это потребовало слишком большой сосредоточенности, и женщина позволила себе вернуться во тьму.
Влажный платок прикоснулся к лицу и, хоть это было приятно, Медея снова поморщилась.
Она уже поняла что происходит. Женщина, лекарь, снова лечит ее ублюдские не пойми где полученные раны? Да бросьте, это мог быть только один человек.
Это всегда был только один человек.
— Дорис, ты такая надоедливая, — потратила она впечатляющее количество сил, чтобы достаточно внятно произнести колкость, — Отстань.
И попыталась повернуться на бок, заворачиваясь в свой плащ, как человек, собирающийся уснуть. Спать, набираться сил ей действительно хотелось просто чудовищно.
Было совершенно ясно, что женщина абсолютно не понимает, где находится.

Не услышать звука хлопнувшей двери или чего-то вроде после колкости было странным; но Медея только поёжилась сильнее, кутаясь в свой плащ. Но затем полился и голос — намного лучше воспринимаемый теперь, после усвоения зелий; и он был такой мелодичный, спокойный, совсем не… совсем не тот.
Чувство неправильности происходящего заставило Медею все же приоткрыть глаза. На этот раз её взгляду удалось зацепить синие волосы — и вот что уж точно было не то!
Взгляд целительницы легко смог бы уловить, как у женщины в один момент подскочил панически пульс. Еще бы! Только что ей казалось, что она знает всё и находится в безопасности, — а теперь она была враз лишена этого.
Если бы её голова болела сильнее, она бы, может, послала всё к чертям и всё равно попыталась бы уснуть, но на удивление только слегка саднил висок, на котором, видимо, была рана. Так что Медея с некоторым трудом и неловко приподнялась, чтобы сесть, оперевшись на стену, и, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, собираясь с силами, наконец открыть глаза и увидеть свою спасительницу.
Красивая женщина. Не человек — экзотично. Богато одета — странно, Медея думала, что знала всех богачей Фиеримора, спасибо маменьке, и такую-то точно не забыла бы — неужели иностранка? Та же странность была и с гордом: хоть многие бы и сказали, что закоулки все на один вид, но Баал-зевул была уверена, что знала их все в родном Фиериморе — а этот также совсем не узнавала.
Это всё совсем не помогало. И Медея, хоть и понимала, что молчание затянулось, сосредоточенно нахмурилась, собирая мысли, и прокрутила в голове слова джиннки еще раз — на этот раз пытаясь осознать их смысл.
— У меня есть дом… — автоматически начала отвечать она по порядку, слишком ошарашенная, чтобы думать о том, что произносит, но тут же сбилась, не сумев совладать с такими сложными предложениями, и перешла сразу к концу, — …храм… да, пожалуйста; я бы хотела помолиться…
Она бы определенно хотела помолиться.
В одну из её — до сих пор безвольно свисающих вдоль тела — вернулись крупицы сил, и Баал-зевул немедленно потратила их на то, чтобы раздосадованно потереть переносицу; и с тоской помечтала о носовом платке — слишком уж много крови забилось в нос, до сих пор приходилось дышать ртом. Ну ничего, наберется еще сил и может сможет высморкаться... куда-нибудь...

Отредактировано Медея Баал-Зевул (2020-03-03 00:21:34)

Повозками…? Она же говорила, храм близко… А, или ближайший? Как всё это было сложно…
Любезно одолженным её платком Медея с удовольствием воспользовалась, долго и обильно высморкавшись. Тряпицу после этого можно было, наверное, только выкинуть; класть такую в карман — только его пачкать, да и кровь уже вряд ли отстирается… Тем не менее, женщина, несколько отвлекшись на то, чтобы наконец-то вдохнуть носом полные легкие разогретого солнечным днем городского воздуха, машинально сунула его во внутренний карман своего плаща.
Медленно и осторожно, придерживаясь не только за чужую руку, но и за стену, Медея смогла подняться на ноги. Тут же чуть не упала — но вовремя направила своё падение в сторону стены, так что по итогу просто снова облокотилась о неё. Дождавшись, пока голова перестанет идти кругом, а черная пелена, упавшая на глаза, чуть поредеет, попробовала снова. Теперь было лучше.
Имя? Что ж, это не секрет.
— Медея, — с некоторым трудом прохрипела она; теперь, когда всё остальное болело чуть меньше, явственнее ощущалось, как саднят голосовые связки и плохо слушается язык, — Меня зовут Медея.
Потупила еще в молчании, а затем догадалась вернуть вопрос.
— А Вас?
— Нереида, — коротко ответили ей.
Что ж. Это ей совсем ни о чем не говорило.
Поддерживаемая любезной целительницей, Медея вышла из темного переулка на широкую, залитую солнцем улицу — видимо, одну из главных в городе; и, пока они неспешно шли, постоянно озиралась, все больше хмурясь.
Улицу она не узнавала тоже, и вот это уже было странно. Если проулок и можно было не узнать, то такое — точно нет. Широкий проспект и отдаленно не напоминал ей ни одну из улиц родного Фиеримора, ни улицы других городов королевства. Да, конечно, она была не во всех, но в других, более мелких городах, таких улиц и вовсе не могло быть.
Может, у нее что-то с головой? Повредилась память?.. Медея прислушалась к себе. И нашла: не то, что ожидала, но даже лучше. И как она раньше не заметила… У нее не болела голова. У нее не болела голова!
Сон, значит.
Она моментально перестала и озираться, и хмуриться, разом успокоившись. Да и чего волноваться. Даже как будто стало еще чуть-чуть легче дышать.
— А где мы, кстати? — решилась она на вопрос.
Может, та знает.

Концентралий, значит. Медея заозиралась снова, вооруженная новым знанием: это было любопытно — но без особой внимательности, ведь вряд ли город внутри сна полностью повторял оригинал. Скорее, в общих чертах…
— А как же иначе… — задумчиво и тихо откликнулась она повторением, не особенно эмоционально окрашенным.
Забравшись в повозку, она сразу позволила шторке упасть на окно: на залитый солнцем город она уже насмотрелась, и хотелось немного отдохнуть. Кроме того, в полутьме было гораздо удобнее невзначай, из-под полуопущенных ресниц рассматривать свою спасительницу.
Нечасто на людском материке можно было встретить джинов; да и даже тогда: они все такие разные…
На мгновенье ей снова показалось, что она видит Дорис. Строгая поза, аккуратное дорогое платье, легкий запах целительских трав… Медея было оцепенела, но её собеседница томно вздохнула, откидываясь на спинку — Дорис бы никогда! — и один из все же пробившихся сбоку шторы лучей света мазнул серую щеку, и морок окончательно пал.
Баал-зевул же склонилась вперед, упираясь локтями о колени. Так она оказалась чуть ближе к женщине, и выглядела совсем не по правилам приличного общества; но ей было гораздо комфортнее от более закрытой, защищенной позы, и меньшей тряски, чем если прислоняешься к стенкам повозки. Её длинные черные волосы, ничем не заколотые, плотным каскадом стекали вниз, занавешивая её лицо, но не особенно мешая ей смотреть.
— Да, никогда не была в Концентралии… — все с той же задумчивостью отозвалась она, отводя пряди с одной половины лица за ухо, облегчая себе обзор и позволяя собеседнице ловить, хоть и частично, свой взгляд; а после перевела взор на собственные ладони, будто они могли дать ей ответ, — Самой бы знать… оба вопроса: и как, и что…
Повозка тронулась с легким качком, и, наконец, под цокот копыт покатилась по крупной брусчатке. Их потряхивало, но не сказать, чтобы сильно — все же, видимо, хорошая амортизация для богатых господ…
— Не волнуйтесь, госпожа мэтр! Домчу мягко, как по волнам! — донесся до них доброжелательный крик кучера.
От упоминания моря Медею резко и сильно затошнило, как от морской болезни, сознание поплыло, словно это имело какой-то смысл… Она прислонила ладонь ко рту, чувствуя как спазм в животе сводит всё тело, заставляя характерно дернуться… но ничего не произошло; её так и не вывернуло, и наваждение снова рассеялось, как и не было.
Позволяя осознать, наконец, и другой смысл слов.
— … госпожа мэтр?.. — снова лишь повторила она чужие слова, странно усмехаясь и опять поднимая взгляд на женщину.
На этот раз она смотрела куда внимательнее. Джинка-мэтр в людском государстве; и такая совсем молодая — считай, ребенок; или всего пару лет как не ребенок… То есть, примерно, как она сама; но и она-то не в совете!
Она чуть склонила голову набок, продолжая рассматривать уже не с вполне приличным интересом.

Ее дорогая спасительница совсем не умела врать. Медея не отличалась особенной проницательностью, но такую неумелую ложь не распознать, казалось, было просто невозможно.
Тем не менее, она неопределенно повела плечом и хотела было отвести взгляд, предпочтя не докучать любезной джинке своим любопытством, — но зацепилась за бездонную яркую синеву глаз собеседницы, и не смогла; ненарочно и не вполне осознавая своих действий удерживая контакт взглядов. Баал-зевул хорошо понимала каково это, когда не хочешь о чем-то говорить. Ничуть не обидевшись, она без особенной охоты, но все же удовлетворила встречное любопытство:
— Вряд ли это возможно, дорогая госпожа… — несколько монотонно произнесла она, наклоняя голову набок, а затем все же оторвала взгляд и снова уставивилась на свои руки, на то, как большой палец одной из них потирает костяшки другой, — Я издалека. Мой дом в Фиериморе, хотя, оттуда я уехала…
Куда уехала? Хорошо вспоминались продуваемые сквозняками мрачные улицы Фамориса, словно вечно оплакиваемые тамошним дождём. А дальше — сплошной белый шум. Медея замерла, и взгляд её расфокусировался, пока она пыталась прислушаться к себе. По редким выскакивающим обрывкам решительно ничего нельзя было понять: бесконечная лазурь моря, открывающаяся с палубы; «…должен признаться, когда вы только ввалились через камин, я подумал, что вы бес, явившийся откусить от моей души»… кто это говорил? где?; треснувший надвое подоконник под её ладонью, и очень странный вид через это окно; «Даррак!» говорит она своему другу, но что значит это слово?
Все это, похоже, было совсем никак друг с другом не связано; еще и голова закружилась снова. Медея закусила губу, мучительно поморщившись, пережидая, и когда снова стало получше, покачала головой:
— … нет, не помню.
Пока она приходила в себя, видимо, прошло какое-то время — Медея не заметила — а может, Концентралий так богат храмами, что до ближайшего всего ничего, а вероятнее, и то, и другое; но совсем вскоре после её ответа повозка остановилась, мягко качнувшись.
— Вот и добрались, леди!
Медея хмыкнула и выпрыгнула из повозки первой. Лечебные зелья и магия — все-таки вещь! Она все еще чувствовала себя заторможенной и слабой, но силы возвращались — сейчас ей уже не поплохело от резкости движения.
Она подала руку джинке по привычке, как всегда подавала её Дорис; после запоздало осознала себя с предложенной рукой — но не стала убирать, на случай если госпожа всё же изволит ей воспользоваться.

Отредактировано Медея Баал-Зевул (2020-03-20 22:24:23)

Не изволит. Еще и сердится, что её целительские труды так не ценят. Медея хмыкнула, убирая руку — это и к лучшему. На её памяти, не реагировали на неосторожность и самовольство пациентов так остро только те, что собирались содрать за это кучу золота… ну и поехавшие на милосердии, и тут уж лучше бы можно было отделаться деньгами. Вегопадские коновалы еще… Словом, отрадно было знать, что юная госпожа к таким классам врачевателей не принадлежит.
— Полагаю, так, — согласно склонила голову она, снова занавесив взгляд волосами.
Странно было бы спорить. Двинулась вслед за девушкой Медея не сразу. Постояла некоторое время, покачалась с пятки на носок, пробуя равновесие — но, в целом, все было в порядке. Она чувствовала слабость, и многие части тела раздражающе ныли где-то на фоне сознания, но идти она могла. Это было даже лучше, чем некоторые моменты обычного для её болезни состояния, когда ноги подкашивались от боли.
Мышцы слушались, вестибулярный аппарат не сбоил; всё остальное было не так важно. Она могла игнорировать и большее.
Размяв заодно шею с отчетливым хрустом, Медея догнала джинку — это было несложно, ей даже не пришлось переходить на быстрый шаг, настолько чинно та вышагивала.
Оказавшись в храме, Баал-Зевул замерла на месте, скорее чтобы рассмотреть помещение внимательней, чем послушавшись.

Занятно, что они оказались в храме Терезы. Тихое, красивое, умиротворяющее место… Медея прошла чуть вглубь, к саду в центре, её железные набойки на каблуках с каждым шагом неприлично разрезали тишину — ну а что она могла поделать? Среди всех растений её привлекло одно, с широкими темно-зелеными листьями — плотными и сочными. Она провела по одному из них ладонью почти ласково, а затем сразу растерла его между пальцами, даже не отрывая от куста, и безнадёжно портя его вид.
Густая полупрозрачная жижа потекла по её пальцам, наполняя воздух, вдобавок к валериане, резким кислым запахом, но не сказать, что неприятным. Медея поднесла ладонь ко рту и, под чужие неодобрительные взгляды — но а что они ей сделают? в храмах всё общее, — слизала жидкость с пальцев одним широким медленным движением языка.
Зажмурилась, одновременно вытирая остатки с руки об штаны — на вкус оно было таким же кислым, как и на запах, и через несколько секунд распахнула глаза с чуть расширившимися зрачками. Ничего, конечно, радикального — так, слегка бодрит, прочищая голову, и совсем немного ядовито — кому-нибудь с меньшей устойчивостью к ядам могло не поздоровиться.
Нереида еще не договорила с неизвестной женщиной, и Медея направилась в их сторону — но её целью был алтарь; и, когда джинка наконец окликнула её, лишь махнула в ответ рукой в характерном жесте, которым призывают к тишине аудиторию, говоря с трибун, и которым затыкают слуг — грубовато, и оставалось надеяться, что лишь скользнувшая по ней взглядом госпожа мэтр его не увидела.
Медея несколько секунд смотрела на спину уходящей женщины, предполагающей, что та двинется за ней, а затем вновь обратила взгляд на алтарь.
— Я все же хотела бы вначале помолиться, — объяснилась она перед пустотой, не заботясь о том, будет ли она услышанной.
Приблизившись к алтарю, увенчанному двумя характерными для этого божества роскошными распахнутыми орлиными крыльями, Медея смиренно опустилась на колени, и подняла руки со сложенными чашей ладонями вверх в молитвенном жесте.
— Дорогая Тереза, — тихо произнесла она; та, к кому она обращается, в любом случае услышит её, — Это всё, конечно, очень интересно; но непонятно. И не хочется разбираться. Я просто надеюсь благополучно всё закончить и вернуться скорее домой — я очень хочу домой. У меня, в конце концов, ребёнок без присмотра…
Она закусила губу, не зная, что еще сказать. Но это было и не нужно. Тереза — откликающееся всем божество, откликнулась и ей.

В храме будто стало светлее. А затем еще светлее, и еще. Медея опустила руки и медленно встала с колен, оглядываясь. Свет не слепил, но все больше скрадывал очертания людей и предметов, и даже звуки… не бледнела только она сама, да еще, почему-то, фигура её спасительницы тоже оставалась четкой; пока все кроме них двоих утонуло в сплошном белом.
Не успела она изумиться, как окружение стало темнеть обратно, возвращая предметы и людей — только это было другое место и время. Они исчезли из середины дня, а сейчас оказались на улице, окрашенной красными, уходящими лучами солнца.
И ох, вот эту улицу Медея знала, и знала слишком хороша. Одна из главных улиц столицы их королевства; и этот богатый светлый дом с врастающими в стены колоннами и скульптурами — и, из-за заселенности центра, сам врастающий в другие, соседние, столь же роскошные дома… её дом.
Она пошатнулась, не устояв на ногах от яркого, распирающего чувства внутри неё, и немного неловко опустилась на невысокие ступени крыльца, неосознанно схватившись за потревоженное место, в котором её легкое было проткнуто.
Очень хотелось встать и постучать в дверь — и одновременно не хотелось, вроде как боязно. И, как и всегда в моменты смешанных чувств, Медея нашарила трубку на поясе; но прежде чем забить её травой, подняла взгляд на свою спасительницу, которая почему-то оказалась здесь вместе с ней, и как-то без контекста улыбнулась, ничего определенного в эту улыбку не вкладывая.
— Дать курить? — без особой надежды на согласие предложила она; просто чтобы как-то возобновить разговор.
С другой стороны, а что. Трава у нее не особенно вредная, хоть и наркотическая. Трубка, правда, только одна; но для любезной госпожи нетрудно скрутить самокрутку...

Медея слабо пожала плечами — её дело предложить — и, несмотря на недовольство собеседницы, забила трубку, привычно прикурив от фламмуса, хоть и не помнила, что это такое. Если бы она не курила каждый раз, когда это кому-то не нравится, то не курила бы, наверное, никогда. А если бы избегала делать вещи, которые кому-то не по душе, то не была бы собой.
Полупрозрачный дым поднимался почти вертикально в высокое, уже красноватое небо, слабо разнося горький запах. В реальности её бы быстро арестовали за такое — на главной-то улице города — но сейчас редкие прохожие шли мимо, не замечая сновидиц. Впрочем, Медее была по душе их выборочная слепота.
Баал-зевул несколько раз глубоко затянулась, успокаивая тело. Легкое наркотическое опьянение совсем смягчило остатки боли. Сейчас это не было так жизненно-необходимо как в реальности, но стойкая ассоциация «покуришь — станет лучше» действовала, кроме прочего, хорошим плацебо.
Нагретые за день уличные плиты отдавали тепло, и, хоть воздух уже был по-ночному свеж, было совсем не холодно. Женщина некоторое время — совсем недолго — следила за ручейком дыма, утекающим в небо, искренне наслаждаясь хорошим вечером и нахождением дома, пусть даже еще не зайдя в него.
— Ну, госпожа же желали сопроводить меня до дома, — беззлобно, спокойно усмехнулась она; и подкинула ей причин для сомнений, — Ну вот, раз божественное чудо, так сразу нереально… Боги и обидеться могут, дорогая госпожа.

Отредактировано Медея Баал-Зевул (2020-03-22 00:50:39)

Медея смерила джинку долгим, внимательным взглядом, пока та отчитывала её, лениво размышляя о том, как же одинаково выглядят все эти презрительно сморщенные носы и поджатые губы, и как естественно оскорбленный голос вливается в многоголосье таких же, заставляя слова, произнесенные им, лишаться всякого значения, теряясь в других.
С её безобразными образом жизни и характером, мало кто был столь любезен, чтобы не пытаться самоутвердиться за её счет. Это даже не надоело, скорее было как-то… никак.
— Как госпожа пожелает, — философски ответила Медея, снова переводя взгляд в небо и затягиваясь.
Вступать в полемику она не собиралась. Это было скучно. Затем вздохнула:
— …можно и войти.
Поднялась со ступеней, вытряхнула пепел из трубки на землю; потянулась было отряхнуть плащ, но увидев, какой он грязный, передумала марать руки — и, наконец, постучалась в крепкую высокую дверь.
Ей открыли не сразу, хотя и очень быстро. Молодой юноша в узких очках — его лицо было Медее незнакомо, но она прекрасно знала, как часто в их доме меняются слуги. Дорис щедро платит им, но и требует невозможного — еще ни один не предпочел остаться надолго.
— Добрый вечер, уважаемые гости. Чем… — начал было он стандартную приветственную фразу, но Медея бесцеремонно отодвинула его рукой, проходя в дом.
Краем глаза она заметила, как тот подбирается, собираясь не пустить странных гостей, но затем, видимо, вспоминает распоряжения хозяйки на такой случай — и сторонится, позволяя войти, и даже подставляет руки, чтобы она могла скинуть на них свой дорожный плащ. Хороший мальчик.
Плащ из его рук сразу забирает другая служанка, почти незаметно появившаяся и исчезнувшая, а сам он, мимолетно попытавшись отряхнуть запачкавшиеся белоснежные манжеты, продолжил иначе:
— Добро пожаловать домой, госпожа Баал-Зевул… и её гостья. Моё имя Теодор. Вы можете…
Медея оборвала его жестом.
— Дорис, Джонатан…?
— Отбыли за…
Обрывает снова. Юноша остановился, но тут же продолжил отвечать на другой, еще не заданный вопрос:
— А вот юная госпожа у себя. И, — получив в руки стопку ткани от той же вновь мелькнувшей служанки, — Ваша чистая одежда.
Медея усмехнулась. Дерзкий, но сообразительный.
— Мать плохо тебя выучила, — незло заметила женщина, забирая одежду, и предупредила, — Она это исправит.
Из просторной, светлой прихожей она прошла дальше, в крупную, изыскано и безупречно, но как-то безлико, стандартизировано отделанную гостиную; оставив Нереиду на дворецкого, мигом засыпавшем необычную гостью самыми учтивыми приветствиями, готовностью угодить каждому её пожеланию, а на случай если гостья сама не знает, что ей нужно, или стесняется, и более конкретными предложениями вроде чашки чая или артефакта для связи.
В предложенной ей стопке, когда Медея скинула её на узкий чайный столик, ожидаемо обнаружился полный набор одежды. Чистый плащ она отложила сразу, все же, в доме он был лишним. Менять штаны тоже не особенно хотелось — те почти не запачкались, и это было сложно. А вот майка на ней было кошмарно окровавлена и, более того, продырявлена на месте, где было ранение, это правда…
Не задумавшись, она стянула с себя тряпку, бывшую когда-то её майкой — все же, она была дома, — потом вспомнила, что не одна, но смущаться было поздно. Наскоро вытерла тело оказавшимся тут же в стопке слегка влажным полотенцем, а затем заодно и волосы. Поймала на себе взгляд вернувшегося в комнату дворецкого — тот безупречно безучастно скользнул по её телу, но споткнулся на амфисбене, венчающей её нательную портупею.
—Офицер, — чуть склонил он голову с впервые мелькнувшим искренним уважением в глазах.
Медея усмехнулась и, отбросив полотенце, быстро натянула чистую майку. Вот это было интересно… хоть и настораживающе.
Нахождение в собственном доме и чистая одежда преобразили её. Не портили вид даже свежие ссадины, все еще виднеющиеся на открытых теперь руках, хоть и несколько затянувшиеся от зелья. Она чувствовала себя хозяйкой этого места, она была ею, и это очень бросалось в глаза.
— Как вам гостеприимство моего дома, дорогая госпожа? — спросила она, закончив с собой и найдя Нереиду, — Слуги его не позорят? Только скажите…

Отредактировано Медея Баал-Зевул (2020-03-22 16:21:00)